Читать книгу - "Песнь серебра, пламя, подобное ночи - Амели Вэнь Чжао"

Цзэнь снова натянул перчатки и двумя пальцами закрыл торговцу глаза.

– Мир твоей душе, – пробормотал он, – надеюсь, ты найдешь Путь домой.

Затем парень встал, поплотнее запахнул свой черный плащ и покинул разгромленный магазин. Через несколько мгновений поглощенный тенями, он стал не более чем силуэтом в ночи.

3

Хочешь знать будущее – изучай прошлое.

«Контенсианские аналекты» Классика общества, 3:9

Лань помнила, что именно мама говорила о ее будущем.

«Ты станешь моей преемницей на посту императорского советника, – произнесла она, стоя на фоне вырезанного из розового дерева окна их кабинета и наблюдая, как Лань оттачивает свой каллиграфический почерк. Волосы матери напоминали взмах черных чернил, ее светлое шелковое одеяние развевалось на ветру, который дул в день весеннего солнцестояния. – Царство станет твоим долгом. Ты будешь защищать слабых и обретешь равновесие в мире».

Когда-то все это казалось возможным.

Лань было интересно, что бы подумала ее мать, взглянув на нее сейчас.

К тому времени, как она добралась до чайного домика, вечерние колокола давно стихли. Известный хинам как Мэй’тин ЧаТуань и непосредственно переведенный на элантийский как «Роза», чайный домик располагался под Королевскими холмами, самым богатым районом Хаак Гуна, где обосновались элантийцы.

С того места, где стояла Лань, можно было увидеть иноземные дома, возвышающиеся на горах, обрамляющих восточную границу города: острые, многослойные здания из металла и мрамора стояли, как бледные часовые. С самых высоких точек города они наблюдали за завоеванными землями. С Королевских холмов открывался вид на дорогу короля Алессандра, некогда известную как Дорога Четырех Богов: самый процветающий район Хаак Гуна, полный ресторанов, магазинов и других увеселительных заведений. Это место от заката до рассвета освещалось горящим золотом алхимических ламп.

Тем временем остальная, простиравшаяся ниже вечернего рынка и до залива Южных ветров, часть Хаак Гуна продолжала приходить в упадок, а ее жители голодали в забитых мусором трущобах.

Но как же элантийцы обожали хинскую культуру: достаточно, чтобы сохранить самые красивые ее фрагменты для собственного пользования.

Лучшим примером тому служил чайный домик «Роза».

Лань, спотыкаясь, побрела по переулку, где сточные канавы были залиты жиром и отходами с кухонь. Она свернула за знакомый угол и приоткрыла тонкую бамбуковую дверь.

До нее сразу же донеслись запахи шипящей пищи и горячий пар, поднимавшийся из чанов с кипящей водой. Несколько поваров в серых льняных халатах, стоя на коленях, мыли посуду. Они окликнули Лань, когда та пробежала мимо.

– Извините… Прошу меня простить, повар… опаздываю…

– Девочки, вы опять плевали в мои кастрюли? – проревел появившийся из облака пара повар Ли – потный, раскрасневшийся мужчина.

– Нет! – крикнула в ответ Лань. Это напомнило ей о том, что следует придумать, как поступить с теми деньгами, которые она наскребла, победив других певичек в игре под названием «плевок в горшок». Богатые женщины играли в «плевок» причудливыми колодами карт в золотой оправе, перебирая их пальцами, увешанными драгоценностями; бездомные же бродяги играли в «плевок» при помощи украденных кастрюль и быстро работающих ртов.

Девушка услышала, как Ли что-то крикнул ей в ответ, и, поймав пирог с луком, который полетел ей прямо в голову, оторвала от него кусочек.

– Спасибо, дядя Ли! – крикнула она приглушенно, нырнув за перегородку к ведущей в подвал лестнице. Этот коридор был скрыт от глаз посетителей главного обеденного зала стеной из бумажных ширм, сквозь которые Лань могла слышать болтовню и звон столовых приборов. В коридоре пахло розами – фирменным ароматом чайного домика и национальным цветком элантийцев. Госпожа Мэн могла быть безжалостной и аморальной, но свои дела эта женщина вела превосходно.

Лань слетела вниз по лестнице и ворвалась в гримерную, проталкиваясь через группу своих коллег и вызывая волну протестов на своем пути. Не обращая на них внимания, девушка протиснулась в другой конец комнаты и начала раздеваться, снимая липкую конопляную рубашку и намыливая мыло холодной водой, которая осталась в каменной раковине. После еще нескольких взглядов и хмыков другие певички вернулись к болтовне о большом шоу, которое планировалось сегодня вечером. Их разнообразные диалекты сплетались воедино, подобно пению птиц.

– Десять кругов ада, ЛяньЭр, где ты была?

В зеркале под желтым светом фонаря появилось отражение девушки, обладающей чертами, которых у Лань не было: мягкие розовые щеки, нежные глаза лани, вишневые губы, в данный момент озабоченно поджатые.

Если и был кто-то, кого Лань не хотела заставлять волноваться, так это Ин’хуа – теперь же просто Ин. Эта девушка была единственным человеком в мире, знающим истинное имя Лань – то, которое было у нее до прихода элантийцев и требования, чтобы хины идентифицировали себя односложным прозвищем. Очевидно, три слога являлись слишком длинными для лицемеров, которые носили имена, звучащие так же отвратительно, как имена богов. Что-то вроде Николаса, Джонассона или Алессандра. Лань часто засыпала, бормоча про себя имена высокопоставленных элантийских чиновников, перебирая языком странные слоги, чтобы произносить их более плавно и быстро. К тому же она всегда могла использовать эти имена по своему усмотрению, что в последнее время значило превращать их в непристойные песни, когда она выполняла различные поручения в чайном домике.

– Днем, в последнюю минуту, Госпожа решила провести репетицию, – продолжала упрекать Ин, начав расчесывать волосы Лань щеткой. – Очевидно, сегодня вечером прибудут несколько высокопоставленных элантийских чиновников. Сами королевские маги. – Последняя часть была произнесена со смесью страха и благоговения. – Мы искали тебя повсюду.

– Правда? – У Лань кровь застывала в жилах при мысли о том, чтобы пропустить одно из распоряжений управляющей чайного домика. – Госпожа что-нибудь сказала?

– Она просто спросила, знаем ли мы, где ты. Я тебя прикрыла. – Взгляд Ин заострился, когда Лань перевела дыхание. – Так где ты была?

– Извини, – сказала Лань подруге, снова ополоснув лицо водой и вытирая его полотенцем, в качестве которого послужила ее собственная рубашка. – Я только спустилась на вечерний рынок.

Ин поджала губы, а ее глаза наполнились неодобрением. Не говоря больше ни слова, она достала из сундука вечерний наряд для выступления и помогла Лань его надеть.

– Не понимаю, почему тебя всегда туда так тянет, – вздохнула она, натягивая шелковый рукав. – Нельзя, чтобы певиц из чайного домика видели там, иначе у нас будут неприятности. К тому же там так… грязно. И ты рискуешь загореть… даже больше, чем сейчас. Потом будешь выглядеть как кто-то из древнего клана!

Лань еле удержалась, чтобы не закатить глаза. Ин любила комфорт и ту небольшую роскошь, которую предлагал чайный домик, но Лань была слишком неугомонной для этого. И все