Читать книгу - "Злачное место - Николай Шпыркович"

– Ну вообще-то сыто… Это… если поровну… по пятьдесят курсов на рыло. Трихопол?

– Нет. Орнидазол в блистерах. И это не на всех. Это на каждого. Плюс на каждый курс – пять доз цефепима.

После этого все вообще ошарашенно замолчали. Цена, по меркам этого полуживого мира, была просто нереальной. И оттого пугающей. Этого с лихвой хватило бы, чтобы уплатить выкуп Хану, и еще осталось бы.

– И еще… Я здесь видел одного приятеля, пересекались однажды. Перетерли мал-мало. Так вот, он говорит, что на прошлой неделе здесь была команда Индейца. Им предлагали то же. И они отказались.

В комнате повисло тяжелое молчание.

…Ага. И никто не любит конкурентов и врагов. Потому и «давила» «шестерка» все прочие вирусы – как конкурентов, а также большинство болезнетворных для человека бактерий. Собственно, бактерии при живом носителе были не столь-то и важны – ну, подумаешь, помрет носитель от какого-нибудь стафилококка – включится механизм трансформации, почти как в детской считалочке: «А и Б сидели на трубе, А – пропала, зато Б – много стало, хрен трубу закопаете, дорогие товарищи!» Вот после того, как – вот тут бактерии могли сильно подгадить, разлагая труп, то есть не труп, а носитель, просто на новом уровне, – а потому и выработался в процессе эволюции механизм подавления синтеза бактериальной ДНК вирусной РНК, причем у формы «Б» он был на порядок сильнее, чем у формы «А», что и объясняло, почему живые люди все же по-прежнему нет-нет а и помирали от всяких там туберкулезов. Кстати, ничего нового – вирус СПИДа, который рулил на сцене, до тех пор пока не появилась «шестерка», практически так же «давил» иммунную систему, поражая механизм размножения лимфоцитов, защитных клеток организма – таких же, по существу, клеток, как и стафилококки, к примеру.

А вот простейшие в механизме разложения трупа не участвовали. И хоть были они по размерам не намного больше бактерий – «шестерке» они глубоко индифферентны, как не представляющие угрозы. А в отсутствие всех прочих конкурентов размножение всех организмов – и простейших в том числе – идет со скоростью лесного пожара. А человек – тоже существо, предназначенное размножаться, ну или по крайней мере любящее заниматься процессом, пусть и без достижения результата. А при любом стрессе сексуальные инстинкты обостряются, а уж при таком стрессе, где смерть и жизнь рядом, – тем паче, возьмите хоть войну, хоть дежурство в реанимационном отделении. А презервативы скоро кончились, новых не выпускали, да и забот других хватало тогда, чтобы думать в первую голову о них, а не о кондомах каких-то. Вот все это, вместе взятое, и привело к тому, что уже к первой зиме самыми ходовыми деньгами во многих районах стали не патроны или консервы, а медикаменты, скучно именуемые в фармакологических справочниках «Антипротозойные средства».

Трихомониаз, вызываемый этой самой простейшей трихомонада вагиналис, быстро стал настоящим бичом выжившего населения, по крайней мере в этой части планеты. Может, где-то было получше, только с чего бы вдруг: половые контакты у людей осуществлялись даже в концлагерях. И достаточно посмотреть на истощенные скелетики новорожденных детей где-нибудь в африканской пустыне, где из зелени на сто верст в округе одна пальма, и та засыхает, а из еды – мешок гуманитарной муки на тысячу человек, чтобы понять: сексом люди будут заниматься несмотря ни на что. И в любых условиях. Я ж говорю: инстинкт продолжения рода – он самый сильный что у вируса, что у гомо сапиенс. Трихомониаз этому инстинкту не то что препятствовал, но несколько мешал: мало того что мочиться больно – трихомонада ведь не только в вагине живет, а и в мужском мочеиспускательном канале, – но это бы полбеды: простатит и аднексит, заболевания половых желез организма, как последствия хронического воспалительного процесса, – вот что было по-настоящему серьезно. Между прочим, трихомонада обладает жгутиками, с помощью которых легко забирается в самые укромные места организма. Причем быстро так. Сволочь. А после того как ей помогла «шестерка», процесс вообще пошел развиваться молниеносно – уже к вечеру после состоявшегося утром секса появлялась та самая капля, «гутен морген». Ну или «гутен абенд» – так, пожалуй, вернее. Мало того, простейшие обладают способностью поглощать и хранить в своих недрах и возбудителей прочих венерических заболеваний – тех же гонококков, к примеру.

Укрывшись за клеточной стенкой трихомонады, как за крепостной стеной, от опасной «шестерки», гонококки тоже делали свою работу. Хуже того – как уже сказано, Жизнь стремится выжить везде и всегда. И после того как пара человек умерла от молниеносной анаэробной инфекции, потому что ее возбудители тоже приспособились «прятаться» в трихомонадах, – дело стало слишком серьезным. Помереть к вечеру от газовой гангрены полового члена после утреннего секса – это вам не на каплю гноя на конце смотреть, и даже не от простатита лечиться. И что в такой ситуации должно было стать одной из самых конвертируемых валют? Медяшки и купоны? Не смешите мои тапочки…

Ну, естественно, все, как и всегда, относительно. В глухих деревнях, где к сексу относились достаточно традиционно и жизнь протекала относительно размеренно, ценились как раз вещи – патроны те же. Или резиновые сапоги. К имеющимся запасам антипротозойных средств относились точно так же, как в африканских племенах – к золотому песку или слоновой кости: вещь неплохая и по-своему нужная – копье вождю там украсить, – но малоценная. Сапоги нужнее. А вот в «метрополиях» все давно уже измеряли в том числе и в «таблетках» и курсах лечения. Быстро выработался и свой курс – дороже всего ценился орнидазол в блистерах – как наиболее эффективный и сильнодействующий. Подешевле – трихопол в блистерах, еще дешевле – в бумажной упаковке. Российский метронидазол в бумаге играл роль мелкой монеты, за которую тем не менее можно было купить и патроны, и консервы, и даже супердефицитный теперь шоколад. Да и как иначе? Без шоколада прожить можно, да и меда уже хватало. А вот ты без секса проживи… Соответственно, как в дикую Африку – за золотом, так и в уцелевшие райцентры – за таблетками отправлялись целые экспедиции. Можно было выменять таблетки на что-нибудь, а можно было и ограбить – все как и тогда. Лучше всего было, конечно, найти вымерший райцентр в глухих джунглях и, отстреливаясь от диких зверей и индейцев, то бишь зомбаков и морфов, взять аптеку. Для будущих Луи Буссенаров, коли такие все же будут, открывалось непаханое поле.

А чем должен был стать завод, новенький, с иголочки, построенный перед самой Хренью, потом чудом уцелевший в произошедшем катаклизме и производящий подобные спасительные препараты? С чудом сохранившимися запасами сырья на год из расчета еще той экономики. С заводом, выпускавшим таблетки по импортной технологии, – пластинки-упаковки легко делились на части, а на каждой упакованной таблетке все равно стояло название препарата, штрих-код – и все такое плюс голограмма в придачу? Эльдорадо и Форт-Нокс в одном лице. Не знаю, как с этим было в Эльдорадо, но в Форт-Ноксе наверняка время от времени заводятся крысы…

– …Я вот не пойму: почему они не пригласят тех же бандитов или городских? У них там ведь и бойцов побольше, и оснастка получше. Ну морф, ну, крутой, ну потеряли бы и половину всего состава – однако ухайдакали бы они его, по-любому… – задумчиво проговорил Кусок.