Читать книгу - "Адский город - Грегори Киз"

— Ты сейчас же пойдешь в доки, отыщешь сумасшедшего священника и выяснишь все, что касается летающего города. Как хочешь, так и выспрашивай! Понял? А я иду к Хекуа.

— К Хекуа? Зачем?

— Мне нужно кое-что уточнить в новом рецепте снадобья.

— Ты хочешь сказать, в микстуре для полетов?

— Именно! Заметь, что эта микстура, как ты говоришь, спасла нас.

— Ну, можно сказать и так, — нехотя согласился Светло-Глаз. — Но во имя гнилых омутов! Почему тебя интересует зелье для полетов? Заняться больше нечем?

— А как ты собираешься попасть на летающий остров? Катапультой себя забросить?

— О-о-о… — горестно вздохнул аргонианин. — О нет…

— Посмотри мне в глаза, — приказала Аннаиг.

Медленно, неохотно ящер подчинился.

— Пойми, Глаз, ты — мой старинный друг. Ты очень мне дорог. Я предпочла бы, чтобы в этом рискованном путешествии ты был со мной. Но если не хочешь, ничего страшного, не буду заставлять или уговаривать. Но для себя я уже все решила. Хоп?

Он посмотрел на нее, вздохнул и кивнул:

— Хоп.

— Встречаемся здесь же в полдень.

Спускаясь по улицам Лилмота к узкой бухте, называемой имперцами Олиис, Светло-Глаз необычайно тонко ощущал близость неба, подернутого облаками и низко нависавшего над деревьями, древними каменными стенами, горожанами. Аргонианин размышлял и поэтому освободил разум, позволив мыслям не принимать словесную форму, а существовать в чистом виде.

Мысли, оформленные в слова, — будто заключенные в клетки птицы или прикованные цепями рабы. Джель — язык его предков — был гораздо ближе к мыслям, чем речь любой другой расы. Аннаиг выучила совсем малую часть Джеля, которой не могло хватить для полноценного общения: с одной стороны, человеческое горло не в силах воспроизвести звуки, привычные для ящеров, а с другой стороны, Светло-Глаз не мог перевести в слова очень многие понятия, существующие как мысли и образы.

Сам он порой чувствовал, что в нем уживаются четыре различных существа. Разговаривая на имперском наречии, он был аргонианином Светло-Глазом. Общаясь с матерью или родными братьями — Витилулом Саксхлилом. Когда доводилось беседовать с Саксхлил из большого леса или с представителем «Ан-Зайлиль», он ощущал себя Лукайул, или «подчинившимся», поскольку его семья очень долго жила под властью Империи. А находясь рядом с Аннаиг, он становился кем-то еще. Не таким, как предыдущие, а совсем другим, более простым и понятным существом.

Но даже все вместе наречия, на которых говорили составлявшие его четыре личности, не могли сравниться с истинной, чистой мыслью.

Истинная мысль близка к основе, к источнику.

Деревьев Хист насчитывалось много, и в то же время они являлись одним целым. Их корни, проникая глубоко в жирную почву и мягкие белые скалы Чернотопья, соединялись, связывая всех Саксхлил, всех аргониан. Хист дали им человекоподобный облик и наделили их существование смыслом и целью. Деревья предвидели чужеродный прорыв сквозь Врата Обливиона, подняли всех жителей болот на борьбу с ним, вдохнули силы, чтобы победить армии Мехруна Дагона, а потом сбросить в море Империю и нанести поражение давним врагам в Морровинде.

Все Хист составляли единый разум, но так же, как Светло-Глаз мог ощущать себя четырьмя разными существами, сознание деревьев могло разделяться: одни отгораживались от других. Раньше такое уже случалось, и теперь, похоже, вновь происходило нечто подобное.

Если городское дерево отделило себя и «Ан-Зайлиль»… Что же это означало?

И почему он, Светло-Глаз, выполняет поручение Аннаиг вместо того, чтобы бросить все и попробовать разобраться в причинах такого странного поведения дерева, которому обязан жизнью? Что им движет?

Аргонианин остановился и посмотрел в выпученные глаза каменной статуи Рыбака Зон-Мехла, некогда главного божества Лилмота. Сейчас же от огромной каменной фигуры остались только голова и шея — прочее ушло в ил и мягкую землю, на которой стоял город. Впрочем, ничего удивительного. Большинство старых построек постепенно погружались в грязь, так что желающему посмотреть перепончатые лапы Зон-Мехла пришлось бы основательно перелопатить землю, а потом еще нырять в мутную гнилую воду.

Позади монумента возвышалась величественная пирамида Изтаз-тститил-мехт. Совсем недавно из ила торчала только самая верхушка, но аргониане Лилмота под руководством «Ан-Зайлиль» раскопали ее, комнату за комнатой очистили от грязи и мусора, откачали воду и привлекли магиков, чтобы те наложили заклинания, не пускающие воду обратно. Точно хотели вернуть древнее славное прошлое — что-то тянуло их к седой старине Лилмота.

Светло-Глаз остановился, внезапно осознав, что продолжает шагать, но не туда, куда намеревался изначально. Ноги, послушные неосознанным размышлениям, понесли его в другую сторону. К дереву.

Старшие утверждали, что городскому дереву ни много ни мало — триста лет. Его корни проникали глубоко под Лилмот, пронизывая всю почву тоненькими усиками, но около комля они не уступали по толщине бедру взрослого аргонианина, без труда раскалывая каменные плиты. Светло-Глаз приблизился к стволу и приложил ладонь с перепончатыми пальцами к грубой коре. Чувства обострились. Мир заиграл яркими красками…

Исчезли старые, полуразрушенные имперские склады. Вместо них в небо врезались верхушки грандиозных зиккуратов, возвышались огромные статуи, свидетельства великой славы и древнего безумия. Он чувствовал дрожь земли, обонял анис и корицу, слышал пение на старинных наречиях. Его сердце тревожно забилось при виде двух лун, что поднимались из клубов дыма и тумана, стелющихся по земле, заполняющих улицы и языками стекающих на гладь бухты.

Его разум растворялся во всеобщем разуме.

Светло-Глаз не знал, сколько простоял вот так, прежде чем пришел в сознание, но его ладонь по-прежнему касалась ствола городского дерева. Он шагнул назад, а потом, несколько раз глубоко вдохнув, повернулся и побрел прочь — понурившись, не обращая внимания на остатки строений вокруг. Видения неохотно таяли и отступали, уходили далеко-далеко. Аргонианин чувствовал, что он теперь вне Лилмота, где появился на свет и прожил всю жизнь.

Не понимая еще разумом, он знал на уровне ощущений, что отторгнут «Ан-Зайлиль», что дерево отрезало его от видений, лишило доступа ко всеобщему сознанию его народа. Это внушало беспокойство.

Чайки копошились, словно крысы, на улицах города и вдоль береговой линии. От жадности птицы отупели настолько, что утратили чувство самосохранения и даже не пытались взлететь из-под ног. Они с криками расклевывали дохлую рыбу, крабов, тающих под лучами солнца медуз и гниющие водоросли. Ракушки облепили основание домов. Эта часть города заливалась в прилив так, что море плескалось на улицах, захлестывая нижние этажи.

Доки лениво покачивались на волнах, привязанные к длинному каменному причалу, который пришлось в прошлом году наращивать новым слоем известняка, поскольку старая постройка просела и погрузилась в землю.