Читать книгу - "Нити разрубленных узлов - Вероника Иванова"

Эхо сердца бьется уже в самых висках. Стремительный бег нарастает до предела, чтобы вдруг оборваться и швырнуть меня к искупительному ложу. Ладони успевают опереться о край, но действуют сами по себе, потому что сейчас мне все равно. Пусть будет падение.

Что угодно, только бы вновь почувствовать незыблемость мира.

Что угодно, только бы вернуться обратно. Вернуться туда, откуда начал.

Пусть это будет означать, что весь путь придется пройти заново, я согласен. Мне не привыкать. Пусть ноги снова двинутся вперед в ритме старого доброго марша. Марша, который с утра и до вечера всегда вел меня по городу и по жизни.

* * *

— Не причиняй ей вред.

— Ты просишь?

Перед глазами белая простыня. Смятая. Влажная от прикосновения моих ладоней, все еще прижатых к ложу и удерживающих меня на весу, потому что ноги пока заметно дрожат.

Надо же, справились. Значит, силы еще есть. Вот только хватит ли их, чтобы дотянуть до завтрашнего утра?

— Или приказываешь?

Молчание. Настороженное, но не враждебное. И на том спасибо. Правда, потом все повторяется снова:

— Не причиняй ей…

— А других слов не знаешь? Тогда будь другом, помолчи минутку, а то голова и так идет кругом.

Я качнулся вперед, наконец-то сел и смог расслабить явно перетрудившиеся руки. Закрыл глаза, прислушиваясь к дыханию.

Ровное. Почти. Сердце все-таки перестало бешено стучать.

— Наваждение прошло?

Он так называет помешательство, охватившее меня с головы до ног?

— Ага. Надеюсь, что прошло.

Хотя чуточку вру: в самом начале мне было хорошо, куда лучше, чем теперь, ведь не приходилось думать. Вообще ни о чем. Полнейшая пустота там, куда хотя бы изредка должна заглядывать такая дама, как воля. Получил приказ — и в бой. Жизнь настоящего солдата, разве она не хороша? Обо всем позаботятся командиры, твое же дело только рубить и колоть. Красота! Когда я жил именно так, тревог и забот точно не знал. А что, если сегодня, всего несколько минут назад, мне выпал шанс все вернуть обратно? Шанс, от которого я почему-то поспешно отказался?

Пламенные речи зажгли огонь в моем сердце, оно подчинило себе тело и разум… Ненадолго, однако. Стоило командирскому гласу стихнуть так не вовремя, началось нечто куда более интересное. Словно кто-то старательно расчистил в моей голове целое поле, а дом возвести забыл. Успел только выкопать глубокую яму, с краев которой тут же начал осыпаться песок, погребающий под собой все полученные наставления. Безвозвратно? Кто знает.

Нет, впечатлений слишком много, чтобы начинать их осмысливать прямо сейчас. Когда-нибудь позже. В другой раз. Единственное, стоит убедиться:

— Там на дворе пошалил один из ваших?

Лицо мальчишки брезгливо перекосило, но лукавить он не стал:

— Да.

Что ж, вот я и испытал силу демона на себе. Хороший опыт. Жесткий. Такой, как надо. Плохо, что теперь нужно принимать решение.

— Не причиняй ей вреда.

— Боюсь, именно это придется сделать, чтобы вред не добрался до меня самого.

Немного невинной лжи не помешает. В конце концов, все лгут, чем я хуже?

Видимо, мой ответ показался демону вполне искренним, потому что повторения просьбы не последовало. Зато прозвучало что-то весьма похожее на угрозу:

— Если ты дотронешься до нее, я убью себя. Знаешь, что случится потом?

Если дотронусь? Хм. А если первой это сделает Лус? Вернее, уже сделала: прижалась своей спиной к моей, то ли ища защиты, то ли спасаясь от холода.

— Я здесь не один.

— Только не для меня.

Намек на то, что телом девушки он не собирается воспользоваться? Зачем тогда хочет сохранить его в целости?

— Какое тебе дело до нее?

— Она кое-что для меня значит.

— Ты же демон, что для тебя может значить человек?

Он не ответил. Осекся, едва раскрыв рот. Но даже если бы произнес то, что хотел, легче бы мне от этого не стало.

Нужно что-то решать, и как можно скорее, ведь до утра ждать меня никто не станет: через пару-тройку минут явится очередной претендент на искупление грехов.

Я все еще могу сделать то, зачем пришел в эту комнату. Если, конечно, удастся отмахнуться от демона-недоростка и избежать его покушения на мою душу. Потом вернуться во двор, дождаться окончания церемонии и… И непременно попасть под очарование новой проповеди, которая призовет меня и моих товарищей по несчастью на подвиги во имя невесть кого и чего.

Правила игры изменились, а новые мне не нравятся. Я готов изображать послушание и преданность, готов даже по собственной воле уверовать в праведность командира, но сегодня верховный бальга Катралы перешел грань чести. Его слуги согласны были пойти за ним и ранее, зачем понадобилось насилие над сознанием? Или он боялся отказа, а вместе с ним открытого неподчинения, или…

Второй вариант намного жизненнее, но тем и омерзительнее.

Иакин Кавалено заранее обрек своих людей на заклание. Приговорил к смерти, а приговор может быть исполнен в любое мгновение, как явственно показала публичная казнь неизвестного мне предателя. Да, блондин намерен начать войну, но победителей в ней не будет. Вообще никого не останется. И что же делать? Последовать за бальгой в надежде ускользнуть прочь, когда станет слишком жарко?

Слишком мало шансов. Одержимый прибоженный — сильное оружие. Возможно, непобедимое. Хотя это предположение можно проверить.

— Ты слышал проповедь на дворе?

Демон кивнул.

— И что скажешь? Твое сердце она тронула?

Он ответил не сразу, видно, задумался о чем-то своем.

— Да. Но не так, как твое.

— Объясни.

Похоже, он понял, почему я спрашиваю. Понял раньше меня самого.

— В этом теле нас двое. И тот, который… человек, сейчас почти отсутствует. Его плоть откликнулась на слова, но хозяином остался мой разум.

— Значит, твою голову проповедник не свернет на сторону?

Демон криво улыбнулся:

— Да. В отличие от любого, кто войдет в эту комнату после тебя.

Кто-то, выполняющий приказ и не видящий преград на своем пути. Воин без сомнений и колебаний. Смогу я справиться с таким? Может быть. С одним. С двумя. С тремя. А дальше? Тех, кто остался во дворе, многовато для меня одного.

Для одного…

Это безумие. Но это самый лучший способ остаться сегодня в живых.

— Твое предложение еще в силе? То есть угроза.

Он растерянно приподнял брови: