Читать книгу - "Удар судьбы - Андрей Посняков"

В зеленом платье девушка присела у оконца:

Сверкнули очи — синь небес, синее, чем сапфиры,

Пусть неприступен замок тот, и море пусть бушует,

Я подплыву и поцелуй сорву с пунцовых губок.

Родосские песни любви

…Олинф.

Именно так именовалось это местечко, расположенное в северо-западном районе Константинополя, между церковью Апостолов и старой крепостной стеной, выстроенной еще во времена императора Константина. Лешка отправился туда один — Владос еще до восхода солнца убежал по делам.

Приют располагался в старой базилике, почти у самой стены. Приземистое, окруженное старыми платанами здание, сложенное из темно-серого кирпича, выглядело несколько мрачновато, и было окружено такой же мрачной и мощной оградой, поверху которой торчали остро заточенные штыри. Так вот, по – серьезному.

Юноша уже знал, как действовать — для начала расспросить соседей, пособирать сплетни. Ближних соседей у приюта не оказалось — кругом почти непроходимые заросли, пустыри да развалины, дикое и довольно безлюдное место. Впрочем, одну корчму Лешка все же отыскал, правда, не сказать, чтобы близко.

— Приют? — озадаченно переспросил трактирщик. — Какой еще приют?

— Как какой? Олинф — так он называется.

— Олинфом называется запущенный парк, молодой человек!

— Но мне показали здание и сказали что именно там — приют. Видите ли, я ищу своего малолетнего родственника, и…

Трактирщик внезапно расхохотался и стукнул себя по лбу:

— А, ты, верно, имеешь в виду старую базилику? Вот уж не знал, что там приют. Честное слово, больше похоже на тюрьму, чем на богоугодное заведение.

Лешка улыбнулся:

— Мне тоже так показалось.

Ничего конкретного ни сам трактирщик, ни его постоянные клиенты, ошивающиеся в корчме уже с утра, сказать о приюте не могли. Нет, старую базилику все знали, как и запущенный парк, но вот, чтоб там располагался приют…

— Знаешь, парень, мы там и детей-то никогда не видали, — покачал головой завсегдатай корчмы — невзрачный потасканный мужичок неопределенного возраста с морщинистым испитым лицом и всклокоченной бородою. — В старом парке мы с приятелями частенько сидим. Знаешь, купим, бывало, по дешевке кувшинчик-другой молодого вина… Чего бы не посидеть, особенно в такую-то погодку?

Лешка кивнул — погодка и в самом деле была прекрасной. В лазурном, с белыми кучевыми облаками небе ярко светило солнышко, летали многочисленные птицы и разноцветные бабочки, в садах цвела сирень, и запах ее, казалось, растекался по всему городу. Одно слово — весна.

Покинув корчму, юноша озадаченно направился к церкви Апостолов, величественному сооружению с позолоченным куполом, ярко сверкающим в лучах весеннего солнца. Конечно, жаль, что в ближайшей корчме о приюте ничего не знали. Так, о нем наверняка должны знать служители церкви — приют, все ж таки тоже богоугодное заведение.

Заутреня давно уж прошла, а до обедни было еще далеко, но Лешка, подумав, заглянул в пустой храм. Впрочем, нет, не такой уж и пустой — человек десяток молящихся крестились перед иконами и ставили зажженные свечки. В обширной зале царил приятный полумрак, лишь откуда-то сверху проникали солнечные лучи, заставляя играть сияющим волшебством разноцветную смальту мозаик. Золотые, палевые, нежно-голубые цвета икон и фресок вызывали неподдельное восхищение. Лешка даже устыдился своих намерений — надо же, не помолиться зашел, а по своему делу. Устыдившись, перекрестился, купил в притворе три свечки, на сколько хватило мелочи, поставил во здравие друзей — Георгия, Владаса… и — старшего воспитателя Василия Филипповича, из той, прошлой, жизни — очень уж Лешка его уважал.

Потом подошел к одной из икон, кажется, это был святой Николай, помолился, вернее, просто поблагодарил Господа за благоволение, а у святого Николая попросил помощи в своих дальнейших поисках. И тут же устыдился — все ж вышло, что именно по своим делам он в храм и зашел.

Почувствовав рядом какое-то шевеление, юноша скосил глаза, увидев слева от себя молодую женщину, вернее сказать, девушку, в черной полупрозрачной вуали и длинной, до самых пят, тунике, поверх которой складками ниспадала накидка – далматика.

— Святой Николай! — негромко — но Лешка все хорошо слышал — молилась девушка. — Прошу тебя, не дай состояться этой свадьбе! Знай — я не люблю Никифора Макрита! Не люблю, не люблю, не люблю! А разве ж это по-божески, жить с нелюбимым?

По щеке девушки скользнула слеза — золотистая в свете свечей — длинные темные ресницы дрогнули. Всхлипнув, незнакомка закончила молитву и, ни на кого не смотря, быстрым шагом вышла из храма.

Лешка тоже собрался уходить — поговорить с кем-нибудь у паперти, ведь не в церкви же разговаривать! Еще раз перекрестясь, он поклонился иконе… и вдруг заметил на полу, слева от себя, что-то вроде заплечного мешка. Нагнулся — так и есть, заплечный мешок! Небольшой, изящный, из плотной нежно-голубой ткани, расшитой золотой нитью — явно женский. Точно такой же, какие носили юные модницы в старой Лешкиной жизни… Господи! А не забыла ли его только что убежавшая незнакомка?

Не думая, юноша подхватил мешок и, ускоряя шаг, покинул церковь. Зажмурился — прямо в глаза ударило солнце. Раскрыв глаза, покрутил головой, заметив изящную одноколку, запряженную небольшой серой лошадкой. Девушка — вроде та самая — уже взяла в руки вожжи…

— Госпожа, подождите!

Незнакомка обернулась, обдавая сердитым взглядом:

— Кто вы такой? Я вас не знаю.

Какая красавица! Милое, приятное лицо… да нет же, не приятное, а очень красивое! Изящная, будто выточенная из мрамора, фигура, золотистые волосы, глаза — синие-синие, с этаким зеленоватым оттенком, словно бушующий океан.

— Ваша? — без лишних слов Лешка протянул мешок.

— Ой! — девчонка всплеснула руками. — Мой! Точно мой! Спасибо вам большое… И — извините, я очень спешу!

Кинув мешок на обитое темно-голубым бархатом сиденье, девушка натянула вожжи:

— Н-но!

А Лешка, застыв у паперти, все смотрел ей вслед, покуда покрытый белым лаком кузов коляски не исчез за углом.