Читать книгу - "Шрам - Чайна Мьевилль"

На верху листа я прочла: «Седьмой статус, код Стрелолист», и хотя слова эти мне непонятны, от них мурашки бегут по коже.

Насколько я понимаю, Сайлас не стал меня посвящать в детали (сомнительная, скажем прямо, услуга). Ему известен план вторжения, и он изложил его точными, выверенными словами. Он предупреждает о соединениях и дивизионах определенной численности, вооруженных какой-то непонятной техникой, обозначаемой в письме всего одной буквой или слогом, — но от этого лишь тревожней.

«Полуполк слоновой кости Волхв/Гроац'х двигается на юг вдоль Ржавчины; вооружение: Е.И.Д., мощность Р-Т, квартал третьей луны», — читаю я, и масштаб грядущих событии приводит меня в ужас. Наши прежние мысли о побеге и предпринятые усилия вызывают у меня презрение — все это было таким мелким, таким незначительным.

Информации в этом письме достаточно для того, чтобы защитить город. Сайлас исполнил свой долг.

В конце этого письма тоже стоит печать города, подтверждающая, что, несмотря на всю сухость, на банальный язык, это послание до ужаса реально.

В мешочке обнаружилась коробочка.

В таких держат драгоценности — простая, надежная, из очень тяжелого темного дерева. А внутри на бархатистой, мягкой подушечке — цепочка с жетоном и перстень.

Перстень — для меня. Он с гагатом и зеркальной гравировкой — это печать. Сделано так, что дух захватывает. Внутрь кольцевой части Сайлас поместил немного воска.

Перстень этот мой. После того как я покажу нашему капитану письма и цепочку с жетоном, я спрячу их в коробочку с подушкой, запру на замок, уложу в кожаный мешочек, залью шнуровку горячим воском и прикоснусь к нему печаткой, которую оставлю себе. Так капитан будет знать, что там внутри, будет уверен, что мы не обманываем его, но в то же время, если он хочет, чтобы получатель поверил ему, не сможет ничего подделать.

(Должна признаться, что, когда я размышляю над этой цепочкой действий, у меня руки опускаются. Так все шатко. Я пишу эти слова и тяжело вздыхаю. Больше не хочу об этом думать.)

Этот жетон должен пересечь море. В отличие от перстня, он выполнен грубовато, простенько, совсем безыскусно. Тонкая железная цепочка, а на ней висит уродливая металлическая табличка с серийным номером, вычеканенным символом (две совы под полумесяцем) и тремя словами: Сайлас Фенек, прокуратор.

«Это мой знак, — сообщает мне в письме Сайлас. — Самое верное доказательство того, что письма подлинные. Что я потерян для Нью-Кробюзона и это мое прощальное слово».

* * *

Еще позднее в тот же день. Небо темнеет.

Я была выбита из колеи.

Со мной говорил Утер Доул.

Я была на спальной палубе над гондолой — вышла из гальюна. Меня немного веселила мысль о том, как наше дерьмо и моча падают с небес.

Немного впереди по коридору раздавался какой-то шелест. Потом я увидела свет из двери и заглянула внутрь.

Там переодевалась Любовница. У меня перехватило дыхание. Спина у нее была иссечена шрамами не хуже лица. Большинство старые, зарубцевавшиеся, поврежденная кожа сереющая и бледная. Но один или два были совсем свежими. Отметины шли вдоль всей спины и по ягодицам. Она была словно клейменое животное.

Я стояла, разинув рот.

Любовница повернулась, услышав меня. Я увидела, что ее грудь и живот выглядят не лучше спины. Она смотрела на меня, натягивая на себя блузку. Лицо ее в замысловатых шрамах было бесстрастным.

Я пробормотала какие-то извинения, резко повернулась и пошла к лестнице, но тут с ужасом увидела, что из этой же комнаты появился Утер Доул, — глаза устремлены на меня, рука на эфесе этого его чертова меча.

Мое письмо лежало в кармане и жгло меня. При мне было достаточно свидетельств, чтобы казнить меня и Сайласа за преступления против Саргановых вод, а это будет означать и конец Нью-Кробюзона. Я жутко испугалась.

Делая вид, что не вижу Доула, я спустилась в главную гондолу, встала у окна и принялась во все глаза рассматривать проплывающее мимо облако, надеясь, что Доул оставит меня в покое.

Ничего не вышло. Он подошел ко мне. Я чувствовала, что он стал у моего столика, и долго ждала — может, он уйдет, не заговорив со мной, ведь его акт устрашения и без того увенчался успехом. Но он не ушел. В конце концов я против воли повернула голову и взглянула на него.

Некоторое время он молча смотрел на меня. Я дергалась все больше и больше, хотя ничем не выдавала этого. Наконец он заговорил. Я забыла, какой у него прекрасный голос.

— Они называются фреджо, — сказал он. — Шрамы, я имею в виду, называются фреджо. — Он указал на стул против меня и, наклонив голову, спросил: — Могу я присесть?

Что я могла на это сказать? Могла я сказать правой руке Любовников, их телохранителю, которого они используют как наемного убийцу, самому опасному человеку в Армаде: «Нет, я хочу побыть одна»? Я поджала губы и вежливо процедила:

— Я не могу указывать, где вам сидеть, сударь.

Он сложил руки на столе. Он говорил (изысканно), и я не прерывала его, никуда не уходила и не расхолаживала его демонстративным безразличием. Отчасти я делала это, опасаясь за свою жизнь и безопасность, — сердце мое бешено билось.

Но дело было и в его манере речи: он говорит, как книгу читает. Каждое предложение отточено, словно написанное поэтом. Я ничего подобного не слышала. Он смотрел мне прямо в глаза и, казалось, ни разу не моргнул.

Я была очарована тем, что он мне рассказал.

— Они оба — похищенные, — сказал он. — Любовники. — Рот у меня, наверно, раскрылся при этих словах. — Двадцать пять или тридцать лет назад… Он появился первым. Он был рыбаком — промышлял у северной конечности Шарда. Всю свою жизнь провел на одном из этих маленьких островков: ставил сети, удил, потрошил, чистил, резал, обдирал шкуры с китов. Тупая, скучная жизнь. — Он посмотрел на меня глазами чуть более серыми, чем его одеяние. — Как-то раз он заплыл слишком далеко, и его унесло течением. Разведчики из Саргановых вод засекли его, забрали груз и заспорили, убивать его или нет — испуганного, тощего мальчишку-рыбака.

Пальцы у него дрогнули, он начал мягко массировать себе руку.

— Обстоятельства делают, ломают и переделывают людей, — сказал он. — Через три года этот мальчик встал во главе Саргановых вод. — Он улыбнулся. — Прошло еще три кварто, и один из наших броненосцев перехватывает шлюп, этакое разукрашенное суденышко, направлявшееся из Перрик-Ная в Миршок. А на нем оказалась одна из знатнейших семей Фай-Вадисо: муж, жена и дочь с их вассалами. Они собирались перебраться на континент. Груз отобрали. Пассажиры ни для кого не представляли интереса, и я понятия не имею, что с ними сталось. Может, убили — не знаю. Известно лишь, что, когда слуг привезли в город и они стали гражданами, одна из девиц попалась на глаза новому правителю.

Он поднял взгляд в небеса.