Читать книгу - "Царь из будущего. Жизнь за «попаданца» - Борис Орлов"

– И сколько у тебя работающих на круг выходит? Если без семей считать?

– Всего около двухсот тысяч человек. А нужно полмиллиона!

– Ладно. Люди будут. Скоро. У нас тут аграрная реформа на сносях – крестьян из центральных губерний переселять надо – ну, это ты в курсе. Опять же «кровавая гэбня», «замирение» окраин… короче, нужно наладить прием и расселение нескольких десятков тысяч ссыльных. Кхм… Многих десятков. Ну и к делу всех пристроить, естественно…

– Пристроим, не вопрос!

– Кстати, Григорий Васильевич, давно интересуюсь: а как в Сибири иностранцы приживаются? Вроде уже лет двести туда ссылаем, еще со шведов и ливонцев, кажись…

– Ты знаешь, сразу в глаза бросилось, что почти вся высшая администрация в Сибири – остзейские немцы. Чуть ли не с Екатерины такая традиция пошла. И не скажу, что это плохо – чиновничество там не так распущено. Да и попам нашим не шибко с туземцами разгуляться дают – в смысле насильственного крещения язычников. Кстати, немцы перед бурятами-буддистами испытывают неподдельный трепет. И буряты им симпатизируют – что-то у них общее есть. То-то они в гражданскую Унгерна обожествляли.

Мы посмеялись.

– А теперь давай о крестьянах, – вернулся я к больному вопросу. – Ты же выкупные платежи отменил! Как в ближайшие годы крестьянина от своей грядки оторвешь? Что вы там с «декретом о земле» решили?

Земельный вопрос поднимался в нашем общении неоднократно, причем каждый из команды попаданцев имел по нему свое мнение. Подкрепленные тем или иным объемом знаний и опыта, наши рассуждения оставались чисто умозрительными. И не потому даже, что никто из нас не был специалистом по сельскому хозяйству. Просто этот вопрос не имел в истории России примеров положительного решения. Послезнание только помогало нам предвидеть негативные последствия того или иного шага, но верных рецептов дать не могло.

Император мрачно насупился, подошел к накрытому столику и плеснул в фужеры коньяк.

– Твою записку я читал. Завтра Государственный совет. Пока по Столыпину: разрешение выхода из общины, создание Крестьянского банка, принудительное землеустройство и усиление переселенческой политики! – Ники чокнулся с моим фужером и выпил. – Да понимаю я, что этот вековой фугас когда-нибудь нужно разрядить, не надо на меня так смотреть! Но не могу же я завтра вот так просто взять – и отобрать шестьдесят процентов сельскохозяйственных земель! Это только у дворян! А если еще и церковные земли…

– Будешь ждать, когда помещичьи усадьбы жечь будут? Шестнадцать лет осталось…

– Не будут – поджигалки поотрываю… Дай мне годик. Я сейчас дворянство, эту «опору престола», повоспитываю – через год отчуждение земель пройдет «по многочисленным просьбам нетрудящихся» влет. Да и пойми – нам промышленность строить надо. А что я с этого крестьянина с его шестью десятинами возьму? Гусар в продотряды посылать буду? Ты извини, Григорий Васильевич, за цинизм – но державе сейчас нужно, чтобы крестьянин разорялся, шел на завод или ехал на целину. А кулак концентрировал площади, обрабатывал их с помощью батраков, кормил страну и гнал зерно на экспорт. И когда я у помещиков землю отберу – она не на куски должна быть порезана, а присоединена к большому, хорошо организованному хозяйству.

– Ну и в чем разница? Помещик, кулак… Про классовую борьбу в школе рассказывали?

– Рассказывали. Только батрак батраку рознь. Я не Столыпин. У него расслоение деревни происходило, а индустриализации не было. Разорившийся крестьянин превращался в люмпена – в деревне или в городе, неважно. Вот и накопили «революционные массы». А у меня он будет иметь выбор – и за кусок хлеба батрачить не пойдет. И будут не батраки, а хорошо оплачиваемые сельскохозяйственные рабочие. Которые позже станут механизаторами и прочими… доярами.

– Значит, как в девяносто первом году? Из социализма – в дикий капитализм, из патриархальных общинных отношений – в буржуазные: каждый за себя? Не жалко мужика-то?

– И ты туда же… Мне Димон уже всю плешь проел: «Землю не делить, общины превратить в колхозы», – а он им трактора и сеялки поставлять будет… А кто этими колхозами рулить будет, кто заработки делить будет, какую-никакую бухгалтерию вести, наконец? Они ж там друг друга в вилы возьмут на первом же колхозном собрании. Большевики вон и то с заводов «двадцатипятитысячников» в председатели призывали. Потому как одно дело мужику какому-нибудь Давыдову, из города с наганом приехавшему, подчиняться – или своему соседу Петьке, дед которого моему деду при царе Горохе аршин веревки задолжал…

– Ну, были же недавно «народники»… Можно как-то грамотную молодежь в деревню привлечь?

– С непредсказуемым результатом, ага… Знаешь, Григорий Васильевич, я что-то в наши девяностые годы в социалистические идеалы веру-то подрастерял. И в «моральный кодекс», и в «единую общность – советский народ». Я уж лучше на мужицкий инстинкт собственника поставлю…

…Я смотрел на этого молодого – молодого в квадрате – человека. Вот странно – при общении со всеми «нашими» мне вполне комфортно обращаться с ними по «здешним» именам. Наверное, это оттого, что я не знал их ранее и моя память не конфликтует с памятью реципиента. Олег же обращается к нам, как правило, «настоящими» именами – при отсутствии посторонних, разумеется. Интересно, в нем от Николая вообще ничего не осталось? Или просто настолько сильная натура, что для второго сознания места просто нет?

– Скажи, Ники… Вот ты сейчас собираешься «строить» дворян. КГБ – «в лучших традициях» – ты создал, преданными полками обзавелся – короче, собираешься развернуть террор. Ни красным, ни белым его не назовешь – скорее, опричнина. Какими ты видишь пределы этого террора? Под какой идеологией? На кого будешь опираться? Силовики – это орудие, это не опора. Вот всю семейку романовскую к ногтю взял – зачем? Претендентов на престол боишься?

Император насупился:

– Во-первых, не всю семейку: младших не тронул, воспитаем. Во-вторых, претендентов на трон у нас половина монарших столов Европы – только свистни. А считаю я, уважаемый Григорий Васильевич, что семейка «наша», Романовы оказались недостойны той ответственнейшей роли, которую возложила на них История. Не справились с управлением-с… Если пароход утонул и пассажиры погибли – капитан по-любому должен сесть, какой бы распрекрасной души человеком он ни был! Вот я их и приговорил. Не тебе рассказывать, какую роль в крушении «той» монархии они сыграли. А потом, знаешь, честно скажу – если бы хоть кто-то из них в Златоустовском монастыре себя человеком показал – ну хоть обматерил меня, что ли, – освободил бы, честное слово… Теперь об опоре. Я сейчас хочу из дворян сделать то, чем они по жизни и должны быть, – служилое сословие. Вернуть, так сказать, к истокам… Активные сторонники «вольностей дворянских» и всякие Обломовы при этом поедут к тебе – дорогу строить и Сибирь заселять…

– И за что ты Обломова репрессируешь? Как турецкого шпиона?

– Угу. Или уругвайского. В стране должна быть дееспособная элита. Прекраснодушные Обломовы сдали империю и в семнадцатом, и в девяносто первом. И опираться мне сейчас в этом, кроме как на крестьян, не на кого. Разрушая общину, я делаю крестьянина мобильным. Активная часть поползет вверх по социальной лестнице – и обязаны этим будут только мне. Это и есть моя опора.