Читать книгу - "Око Марены - Валерий Елманов"

Гроб же с телом, сразу после прощания с покойным, пятеро таких же старых, как и он сам, дружинников бережно водрузили на здоровенную поленницу загодя приготовленных дров, в руки воеводе вложили его добрый испытанный меч, надели княжескую награду – шейную золотую гривну, и с четырех сторон четырьмя факелами запалили сухие поленья.

Запалили, невзирая на истошные крики не в меру ретивого священника. Так была исполнена последняя просьба седого воина. Те, с кем он последние месяцы делил кров, еду и часы досуга, вспоминая о давних битвах, перед кем он мог себе позволить похвалиться своим воспитанником – князем Константином, в пух и прах разгромившего под Коломной сводные дружины владимирских князей, не подвели.

– Не хочу рая, – сказал он на предсмертной исповеди священнику, выгоняя его прочь. – Скучно мне там будет. Ежели Перун сочтет достойным, в ирии моей душе быть.

– Одумайся, раб божий, – орал и брызгал в исступлении слюной священник, судорожно тряся перед умирающим своим тяжелым крестом. – Покайся, и Господь, может, и простит тебя.

– А меня не за что прощать, – строго ответствовал Ратьша. – Всю жизнь князю Володимеру верно служил. Последний его завет верой-правдой сполнил – сына его Константина вырастил, сберег. В бой ходил – спины ворогу николи не показывал, дружины вел – победы Перун дарил. И не раб я вовсе, а вольный человек.

– Ты червь земной! – визжал священник.

– Я воин земли Рязанской, – слышалось в ответ.

– Ты прах греховный! Ты хуже раба!

– Я сын Сварога, Перуна и Даждьбога, и все мы их потомки.

– Гореть тебе в геенне огненной! – неистовствовал поп, злорадно предрекая: – Жарить тебя будут черти на сковородке раскаленной, топить в смоле кипящей, стонать тебе от боли и вечных мук в преисподней.

– Ну и зверь же твой бог, – осуждающе мотнул головой Ратьша. – Нам, русичам, такой и даром не нужен. А что до чертей, – он задорно подмигнул своим верным рубакам, а заодно и священнику, – это мы еще поглядим, кто из нас осилит. Как бы я кого из них заместо себя на ту сковороду голым задом не посадил. Чай, меч-то со мной будет. А теперь иди, монах, прочь, скучно мне от твоих глупых речей. Уйди и не смерди здесь своим ладаном.

И взметнулась вольная душа одного из «Перунова братства» в небо, подхватила ее там красавица Магура[165], посланная своим суровым отцом, чтобы помочь найти дорогу в его вольные чертоги, где каждый день пируют самые-самые из русских богатырей.

А может, и правду говорил бесноватый священник. Может, и впрямь угодил Ратьша по первости прямиком в ад. Как знать. Одно точно могли бы с уверенностью сказать его старые сотоварищи из дружины – недолго бы он там задержался, гоняя чертей в хвост и в гриву. И уже через несколько дней такой адской жизни они сами открыли бы для седого воеводы свои ворота, пали бы ему со слезами в ноги, уверяя, что где-то произошла чудовищная ошибка и на самом деле место для Батыри предназначено вовсе не у них.

Со всевозможным почтением препроводили бы они его обратно, да еще и эскорт почетный дали, чтобы довести воеводу до светлых чертогов славянского ирия. А то вдруг передумает вояка на полпути, да вернется обратно в ад, решив немного позабавиться.

Нет уж. Прямо до границы и доставили бы, как самого уважаемого и беспокойного гостя…

Да и без присмотра Батыри все было бы на Рязани благополучно, но как-то прибыл в столицу княжества взмыленный гонец с сообщением, что шайка татей налетела на Березовку и ныне зорят ее нещадно. А Купаве с сыном Константина Святозаром удалось в терему своем укрыться, и еще с пяток мужиков ее боронят, коими княжий дружинник Мокша командует. Да токмо не продержаться им долго. Уж больно велики силы у татей – не менее трех сотен в ватаге разбойничьей.

И не стал княжеский тезка гонца странного ни о чем более расспрашивать, хотя надо было, а усадил целиком всю ту половину дружины, что в Рязани ему оставили, на коней быстрых и помчался ладу князя Константина из беды выручать. Одно хорошо – не сумел он воспротивиться, когда княжич Святослав вместе с ним увязался. Очень уж возгорелось единственному наследнику Рязанского княжества в бою поучаствовать, да и на своего сводного брата Святозара поглядеть тоже интерес был.

А в Рязани-граде осталась пара десятков караульных на стенах да на башнях, да еще столько же им на подмену.

Гонец не лгал. Вот только обманный это налет был, и почти все три сотни душ из ватаги той уже у самой Рязани стояли, скрываючись в лесочке ближнем. А едва дружина на изрядное расстояние удалилась, как подъехала к Старым Пронским воротам телега, а в ней баба с дитем грудным.

– Открывай врата, – завопил мужик истошно, что лошадьми правил. – Не вишь, Купаву от погони татебной еле увез вместе с дитем.

– А ты сам кто будешь? – опасливо со стен кто-то умный вопросил.

– Березовский я. А вон и Мокша ваш с дружины княжьей лежит. С татями яко богатырь дрался. Не уменьем – числом вороги его взяли.

Пригляделись – и впрямь Мокша лежит, перевязанный весь. Потому и вопрошать боле ни о чем не стали. Распахнули ворота настежь – въезжай скорей. Конь-то зашел, да, видать, испугал кто-то – на дыбки поднялся, копытом бьет, храпит, трясется весь. Те, кто поблизости, – к лошади скорей. Телега-то прямо на проезде встала – ворота никак не закрыть.

А из-под рогожи старой, что на телеге лежала, откуда ни возьмись, пяток мужиков вынырнуло. Да все об оружии добром и сами к ратному делу свычны. Сверкнули мечи. По первости воротники[166]княжьи одолевать начали, да тут в открытые врата остальные вороги налетели – все три сотни во главе с Гремиславом. Тут уж не до боя – свой бы живот оберечь. Смяли стражей городских и дружинников княжеских. Вмиг затоптали, будто и не было их вовсе на белом свете.

Ну а далее и сказывать не о чем. Для татей потеха началась – кто бабой норовит попользоваться, прежде чем брюхо ей вспороть, кто дите на пику подсаживает, а кто к терему княжьему дорогу мечом прорубает – знамо дело, там добыча побогаче. К тому ж вожак уж больно мало времени на разор и грабеж отпустил – спешил сильно. Женку Константинову Гремислав своим воям убивать накрепко запретил. Чуял он, что смерть ее не горем – избавлением для Константина обернется, да не углядел все-таки. В сердцах полоснул кто-то из татей клинком назад наотмашь – уж больно крикливая баба попалась. Кто же ведал, что то сама княгиня была.

А спустя час разбойнички удалые огоньку городу подпустили. Людишки они к этому свычные, так что заполыхало дружно – не унять, как ни старайся. А Гремислав прямиком на Ожск подался, чтоб красный петух над всеми мастерскими княжескими взвился. Знал он – где и что у Константина самое дорогое, по чему ударить побольнее.