Читать книгу - "Книга духов - Джеймс Риз"

– Вперед, – сказала она, – вперед, как спартанцы, по окольной дороге любви.

Мне подумалось, что это un peu excessif[98], но потом я сообразила, что эти слова предназначались на самом деле для наших ушей.

Поистине, подобного пира плоти мне до сих пор не доводилось видеть; каждая сцена получала свое зеркальное отражение. Да, мои знания о любви расширились. А это, безусловно, была любовь; любовь сильная, как джинн, выпущенный из бутылки после долгого заточения.

Усталые, потрясенные любовью, растерянные, мальчики сели на ковер и с улыбкой попросили вина.

Синдерелла подошла к стене, за которой мы прятались. И произнесла шепотом (если бы мальчики ее услышали, то подумали бы, что она обращается к картине над комодом – детскому портрету, глаза которого на самом деле принадлежали мне): «Благословенна будь влага летейская». Подмигнув, она перелила вино из большого графина в маленький и подмешала туда розовый порошок, который вытряхнула из перстня со скарабеем, надетого на большой палец.

Я пояснила Адалин, что сестра сослалась на мифическую реку в преисподней: пересекшие Лету теряют память.

Отпив вина, мальчики через несколько минут потеряли сознание. Один из них замолк на полуслове. Они лежали на ковре, сплетенные в клубок. Синдерелла подошла и сказала со вздохом:

– У них недостаточно сил, им не выдержать завтра воспоминания о сегодняшних радостях.

– Они… они не будут помнить? – задала вопрос Адалин, приблизив рот к маске.

– Не будут. – Синдерелла подошла ближе к стене. – Мое вино дало им дерзость, но не мужество. Но, думаю, в их душах сохранится толика удовлетворения. И в теле тоже. Mon Dieu, взгляни на это семя!

Испуганным взглядом я проследила, как Синдерелла наклонилась и черным шелковым платком стала стирать с кожи юношей брызги семени. Не желая наблюдать за этими хлопотами, я поспешила приложить к отверстию губы и задать вопрос:

– Твое вино… От него забывают?

– Да, от вина и заклинаний.

– Не могла бы ты меня научить? Ну пожалуйста! – Я снова глянула в отверстие: Синдерелла прятала промокший платок в рукав.

– В твоем тоне, сестра, слышно отчаяние. – Синдерелла проворно шагнула к маске. То есть к детскому портрету – если смотреть изнутри комнаты. – У тебя тут свой интерес, ведьма?

Я ответила нелепым кивком. И стукнулась лбом о стену; но Синдерелла, видимо, оценила стук как подтверждение.

– Très bien, – сказала она. – Уважаю любопытных сестер.

И только когда ее глаза обрели обычный вид – черные кружки внутри голубых, – я поняла, что она показала мне жабу. Прильнув к отверстию, я откликнулась на это самое странное из всех приветствий.

– Завтра в ателье, – сказала Синди, – ты меня поучишь выражаться по-французски, – («грязно выражаться», имела она в виду), – а я расскажу тебе все, что знаю о летейском вине. D'accord?

– Oui, – кивнула я. (В сторону. Непристойного жаргона я не знала, но сделка наша назавтра все же состоялась, поскольку взамен я предложила thé de traduction.)

– А теперь – пока, – проговорила Синдерелла. – Мне нужно разбудить своих хлыщей и проводить на улицу.

Только тут я заметила, что взяла в свои руки и крепко держу ладонь Адалин.

Шагая по сумрачному коридору, мы так быстро обогнули угол, что столкнулись с Элифалетом – сгустком тьмы в темном пространстве.

– Вас требует Герцогиня, – сказал он. – Ступайте туда, – он указал на скопление теней, – где работают сестры.

Герцогиня лежала в полутьме, на диване, который мог быть коричневым, черным или зеленым – могу сказать только, что он был мягким, как мох. Ее бледная кожа сияла, как сияет луна, когда небеса подернуты дымкой и вот-вот пойдет снег. По соседству светился еще один предмет – медный аппарат, самолично спроектированный Герцогиней. В руке у нее был… предмет, который она заказала у одного окулиста с Энтони-стрит. Представьте себе комбинацию валторны и лорнета; ведь это изделие – с трубками и зеркальной мозаикой, – казалось, более всего подходило для оркестровой ямы или ложи в опере. Назначение его, как я поняла, заключалось в том, чтобы позволить Герцогине наблюдать лежа; глазок аппарата смотрел в маску, глаза Герцогини – в аппарат.

– Они только начали, – сообщила Герцогиня, когда мы подошли.

Эли подвел нас к двум очень низким стульчикам; рядом виднелись глазки, замаскированные, должно быть, с той стороны под рисунок обоев. Сам он опустился на пол у ног Герцогини, обутых в домашние туфли; оптическое устройство Эли с Герцогиней поделили на двоих – ни дать ни взять два паши, которые попеременно прикладываются к кальяну. Велев нам поторопиться, Герцогиня заметила:

– Боюсь, Джен сегодня немного заторможена.

Братья еще даже не разделись. Наверное, имел место некий ритуал ухаживания, который мы пропустили. Результат был у нас перед глазами. Образовался альянс троих против одного, Фанни и братья уговаривали Джен присоединиться к их игре, но та противилась.

Убедившись в бесполезности слов, Фанни перешла к действиям – встала и позволила.братьям себя целовать, потом снова легла в постель рядом с сестрой и предложила, чтобы братья «показались во всей красе». Те скинули одежду так стремительно, словно она загорелась. Джен захихикала, прикрывая рот ладонью. Фанни тоже засмеялась, но не деликатно, а грубо, как гиена. Зрелище меня взволновало, братья, на мой вкус, были красивы – две вариации на темы Бледности, Накачанности и к тому же Дерзости.

Они – эти торговцы шелком – были одарены богаче меня. Рог какого-то африканского зверя, вот какое напрашивалось сравнение. Фанни осталась довольна и, наверное, наградила бы братьев аплодисментами, если бы не была слишком занята своими кружевами и корсетом. Вскоре она освободилась от одежды и встала между братьями в одной сорочке. Они напоминали тройную греческую скульптуру; все три пары глаз, словно тоже мраморные, были неподвижно уставлены на бедную Джен.

– Аш, – шепнула Герцогиня. – Аш!

Как долго ей пришлось меня звать, не знаю.

– Oui? – суетливо отозвалась я, когда наконец расслышала.

– Я решила, они оба твои.

– Оба? – Я не верила своим ушам, думая, что речь идет…

– Отрезы шелка. Бери оба, и пурпурный, и золотой. Тебе ведь пригодятся платья? А также напоминание об этом вечере.

Я шепотом поблагодарила, хотя в голове мелькнула мысль об Адалин. Герцогиня вновь поднесла к глазам свой монокль. Эли повернулся к ней и положил свою бледную ладонь на еще более бледную грудь Герцогини. С губ Герцогини слетел тихий-тихий звук, едва отличимый от вздоха. Потом она произнесла:

– Они взялись за нее наконец!