Читать книгу - "Белая змея - Танит Ли"

Но всадники, только что подъехавшие к воротам, не проявили желания идти на ближайший постоялый двор. Въехав под арку ворот, глава отряда ухватился за цепь, свисающую с бронзового колокола, и позвонил. На площадке сверху показались двое солдат.

— Эй! Что ты себе позволяешь?

— Зову вас, чтобы впустили меня внутрь.

— Перелетай через стену. Или жди до утра. Еще раз дотронешься до колокола, получишь плетей.

— Как бы вам их не получить, — огрызнулся Галутиэ эм Дорфар. — У меня дело к лорду-правителю и совету.

— По какому праву?

— Подойдите и увидите.

Через некоторое время трое разозленных солдат и офицер, оторванный от ужина, спустились по лестнице. Галутиэ предъявил печати. Они произвели впечатление: богиня Высшего совета Дорфара, подлинные золотые змея и скипетр Шансарского Элисаара и лев, оседлавший дракона — символ самого Заддафа.

Тон часовых изменился. Они приоткрыли боковую дверь и позволили Галутиэ и его спутникам проникнуть в город.

Оставив на улице свою свиту из головорезов, Галутиэ с важным видом шел через зал совета Заддафа. Здесь почти никого не было, лишь писцы что-то переписывали за конторками. Семья прочила Галутиэ такую же карьеру, но тот оказался более честолюбив. Он работал, втирался в доверие и пролагал себе дорогу наверх. Сероглазый Галутиэ не был чистой помесью Равнин и Дорфара (наиболее почетный вариант) — со стороны матери в нем имелась изрядная доля таддрийской крови.

Что же до связи его родословной с Равнинами — или вторым континентом, — то никто не мог сказать, где именно она произошла. Галутиэ сам придумал себе прадеда с Равнин и часто говорил, что почти верит в это.

Когда в комнату вошел советник Сорбел, Галутиэ обрадовался. Получивший свое имя в честь вардийского короля, Сорбел был правой рукой лорда-правителя Заддафа. Как бы то ни было, советник казался оживленным.

— Чего ты хочешь, Галут? — Галутиэ поморщился, услышав таддрийский вариант своего имени. — И что за безобразие ты устроил у ворот? Никто здесь не злоупотребляет своими привилегиями так, как ты.

— Мой лорд, свои привилегии я получил за рвение на службе. Мне показалось, что в данном случае срочность не является неподобающей.

— И почему же?

Галутиэ объяснил причину. Сорбел изменился в лице, насторожился и подобрался.

— Эта история о женщине-эманакир… — неожиданно произнес он, помедлил и закончил вардийским выражением: — … слишком хрупкая мачта, чтобы удерживать парус.

— Даже если и так, — Галутиэ сделал вид, что понял фразу дословно, — когда совет Дорфара послал меня изучать Равнины, я был посвящен в эту, как вы выразились, историю. А потом мне пришло в голову, что здешний Совет куда больше нуждается в моих изысканиях… Раз они так считали, смею думать, это важно. Неужели нет?

— Не будь нахален.

— Прошу прощения, лорд Сорбел, долгая дорога портит манеры. Пятьдесят три дня по суше и морю.

— Где этот человек?

— В безопасности. Заперт на постоялом дворе в пяти милях отсюда по Южной дороге Заддафа.

— Хорошо. Подожди здесь.

Сорбел вышел, и Галутиэ сел. Через минуту вошел слуга с блюдом пирожных и бодрящим вардийским вином.

Большой жук, сверкающий, как капля крови кого-то из богов, стучался жвалами в оконное стекло. Один из троих мужчин, находящихся в комнате, подскочил к нему, занося рукоять ножа, чтобы раздавить насекомое.

— Почему бы не позволить ему жить? — спокойно сказал третий. Это были первые слова, произнесенные им за долгое время, поэтому, услышав его, человек с ножом остолбенел.

— Какое тебе дело?

— Ты все равно не сможешь остановить его, — заметил второй. Ибо третий был прикован к столу за железный браслет на правом запястье.

Белокурый полукровка, которого выводило из себя разнообразие насекомых, лишь увеличивающееся по мере их продвижения на северо-запад, поднял рукоять еще выше. За окном звенела и урчала черная ночь.

— В Элисааре считалось дурной приметой убить любое существо перед поединком или боем, — Регер говорил так же спокойно, как прежде. И, как и прежде, другой помедлил. — Ибо боги сразят тебя точно так же — внезапно, без причины и жалости. Как жук, ты можешь не заметить, откуда пришел удар.

Беловолосый головорез Галутиэ уставился на жука и неохотно опустил нож.

— Анакир защищает нас, — произнес он ритуальные слова. Он почитал всех богов и ни одного.

Он вернулся на дальний конец стола, где хохотал второй страж Регера — смуглый полукровка-оммосец.

— Испугался гладиатора? Жди, пока он разорвет цепи. Или он недостаточно силен?

Галутиэ приобрел кандалы сразу же после того, как они сошли с заравийского корабля в приграничном порту, и «настоятельно попросил» Регера принять их как необходимость. Тот не спорил. Когда его сковали, другой конец цепи намотал на руку самый огромный из людей Галутиэ, немой с каштановыми волосами и безумным взглядом. «В конце концов, тебе должно быть все равно, — сказал Галутиэ Регеру, когда это случилось. — Ты ведь раб, не так ли?»

Въехав в Зарависс, они не знали ни минуты покоя, пока не сели на корабль. Галутиэ явно подозревал какой-то хвост за собой, но решил обмануть преследователей, создав видимость того, что они отправились в Дорфар или, по крайней мере, в один из северных заравийских городов. На самом же деле они пересекли Внутреннее море в самом узком месте и достигли рубежей Шансарского Элисаара. В бухте на границе торчало несколько полусгнивших рыбачьих корабликов, и хозяин одной из этих посудин согласился доставить их на побережье Закориса. Стояла безветренная погода, команда гребла, люди Галутиэ бездельничали среди смрада гниющих водорослей, иногда рыбача или ловя водяных змей с бортов. Закорианские моряки почти не обращали на них внимания.

Наконец по левому борту показался Закорис, страна, непроходимая во всех отношениях — джунгли высились в несколько ярусов, заслоняя солнце и даже спускаясь в море. В эти дни Регер обходился без оков, лишь с наступлением темноты цепь прикрепляли к железному кольцу на мачте. Когда второе плавание — двадцать душных, бездумных дней и проведенных на якоре ночей — закончилось в Илве, одном из портов Вар-Закориса, Галутиэ привел откуда-то несколько маленьких лошадок. Цепь удлинили, и немой с Регером смогли ехать рядом. Во время ночных привалов Галутиэ, не доверяя немому, сам перехватывал цепь Регера. «Можно я лягу с тобой, дорогой?» — спрашивал он в своей обычной издевательской манере. Но и тогда, как прежде, Галутиэ не удостоил его и нескольких слов. Разве что ворчал по утрам: «Как чудесно ты спишь! Ни храпа, ни кошмаров. Научи этому остальных, а то их стоны и сопение нагоняют на меня бессонницу».

На Южной дороге Заддафа, в деревнях и пригородах, люди принимали Регера за преступника — а может быть, не его, а немого, скованного с ним цепью. Однажды из придорожного храма появились несколько чернокожих жрецов и начали чистить дорогу, по которой проехал отряд — как от конского навоза, так и от оставшейся после них недоброй ауры. В общем, покоренные закорианцы казались менее интересными, чем вардийские завоеватели. Вардийско-закорианских помесей почти не встречалось, однако народ не выглядел угнетенным. Ближе к столице завоевателей закорианцы соблюдали больше вардийских обычаев, одевались и вели себя в основном как вардийцы, и владели двумя языками. Тут и там встречались изображения черной Ашкар-Анакир, но никогда — белокожих Зардука или Рорна.