Читать книгу - "Гроза в Безначалье - Генри Лайон Олди"

Ты начал понимать это, из ученика становясь наследником, забыл в бытность регентом и презрел, назвавшись опекуном.

Ты явился в Бенарес на одной колеснице. Явился — Грозным.

Забирать невест с помоста в «гнездо» было верхом глупости, хотя и чрезвычайно красивым жестом — и теперь ничего не оставалось, кроме «Вимана-мантры». Первые нити, незримые для остальных, прошили небосвод с землей, тайный ткач засновал туда-сюда, накручивая зыбкие кружева на коклюшки реальности, и слова сами легли на язык, нужные слова, правильные слова, которые было трудно выучить, но забыть — невозможно.

Тяжелая колесница, чьи борта сверкали броней и щетинились кольями во избежание столкновения с противником, стала втрое больше. Виманами называли небесные повозки, имевшие общие черты с храмом или домом, три девушки вскрикнули, когда пространство вокруг них услужливо раздвинулось, и все, кроме старшей, шлепнулись в обморок. Благо теперь было куда шлепаться.

Старшая же, полногрудая Амба, дикой мангустой забилась в угол и блестящими от возбуждения глазами следила за тобой. Воздух кругом «гнезда» замерцал, потек белесым киселем и, наконец, застыл слюдяным куполом-полушарием — первая стрела наискось прошлась по нему и с бессильным визгом скользнула в сторону. Юный возница, сын твоего двоюродного брата-щеголя от женщины из касты сут, нервно рассмеялся и, не дожидаясь приказа, хлестнул коней.

Вот за это качество ты и взял с собой парнишку — за умение поступать самостоятельно.

Паук сожрал уже двух мух и теперь успешно гонялся за третьей.

Потом станут говорить, что царей-женихов были многие тысячи, что они вовсю дождили стрелами, а гонги-колокольца их упряжек звенели подобно гневному хохоту Индры… Потом найдут, что сказать и чем удивить зевак. На самом же деле большинство из них едва успело схватить луки и потянуть стрелу из колчана — огромная повозка бешеной горой ринулась на толпу, срезав угол арены и мгновенно набрав полную скорость, и брызнули врассыпную неудачливые претенденты на руки Матери, Матушки и Мамочки!

Трибуны разразились шквалом аплодисментов вперемешку с одобрительными выкриками, и тебе это пришлось по вкусу. Разбираться в ощущениях, приятных или иных, было недосуг, но плетенные из слов кружева сразу раскалились добела, хищно встопорщились паучьи жвалы, истекая ядом, тебе вдруг показалось, что там, за пламенными нитями, открылись ворота в начало Безначалья…

Почти сразу овация усилилась, ибо твои кони со стремительной легкостью охотничьих соколов повернули у восточных трибун налево, чудом вынося колесницу-виману к центру стадиона.

Ты на миг обернулся и встретился с сияющим взглядом царевны Амбы. Если бы кто-нибудь сейчас поднес к твоему лицу начищенное зеркало, то взору предстала бы удивительная картина: зрачки Грозного полыхнули янтарным огнем, вытягиваясь в вертикальную черту, а складки на переносице до жути напомнили львиную морду…

Или лицо Черного Островитянина.

Увы! Зеркал и услужливых доброхотов под рукой не оказалось.

Ты ободряюще усмехнулся царевне, небрежно поднимая лук, и был жестоко наказан за миг промедления и упоения собственным могуществом. По тыльной части слюдяного купола прогрохотала дробная капель, и перила рядом с тобой расщепились, плеснув горстью заноз. Возничий-умница пустил в ход бич, колесница развернулась практически на месте — и ты увидел обидчика.

Увидел одновременно с тем, как стрелы с золотыми пластинками вместо оперения навылет прошили твой стяг. Белый стяг Хастинапура.

Он, единственный из женихов, успел прыгнуть в «гнездо» и, не дожидаясь испуганного суты, вывести свою колесницу на арену. Сине-багровое знамя реяло рядом с зонтом тех же цветов, и тебе не пришлось морщить лоб, чтобы вспомнить, кто именно выходит в бой под штандартом цвета воспаленной раны.

Яростный Шальва, царь северо-западных шальвов из долины Синдху, где владыки отказываются от собственного имени, всегда называясь по племенному отличию, поэтому их столицу, Шальвапур, никогда не было смысла переименовывать.

Налетев с тыла, подобно тому, как слон в течке набрасывается на вожака-соперника в битве за самку, Шальва бросил поводья, привстал, выкрикнул десяток слов — и лук его превратился в сияющее колесо. Твоя паутина треснула сразу в пяти местах, разлетаясь в клочья, метнулся в сторону паук, а златооперенные стрелы Шальвы без промедления ринулись в дыры… И одна из них, бамбуковая молния с гладко стесанными сочленениями, обожгла тебе бок, вскользь пройдясь острым как бритва наконечником.

Новый шквал обрушился с трибун — жители Бенареса без стеснения восторгались отвагой жениха, ты вслушался в рев толпы, чувствуя ласку боевого безумия, и что-то надломилось глубоко в тебе.

Хруст души был нов и приятен.

* * *

Когда Грозный покидал стадион в гробовом молчании зрителей, за спиной его оставалась пустая арена, разбитая вдребезги колесница Шальвы, четверка искромсанных коней, похожих на работу сумасшедшего мясника, — и сам Шальва, весь в копоти и кровоподтеках, с ненавистью провожающий взглядом победителя.

Ах да: еще мертвый сута Шальвы, который в самый неподходящий момент кинулся на помощь своему господину. Труп возницы, словно в насмешку, был покрыт разорванным знаменем. Сине-багровым.