Читать книгу - "Зомби - Роберт Альберт Блох"

Военные часто рассказывают об ужасных событиях, которые происходили на полях сражений во время Первой мировой войны. О многих из них газеты умалчивали. Мне пришлось увидеть и испытать такое, от чего я порой терял сознание, а иногда бился в конвульсиях и выворачивался наизнанку от рвоты. Бывало, дрожал как осиновый лист и с опаской глядел через плечо, силясь различить силуэт в непроглядной тьме. Всякое переживал. А теперь поведаю о самом страшном, что случилось со мной во время войны, — о невообразимом и реальном кошмаре, неожиданно родившемся из ночных теней.

В 1915 году я оказался во Фландрии вместе с Канадским корпусом, где служил врачом в ранге первого лейтенанта; был в числе многих американцев, ринувшихся в эту мясорубку еще до того, как наше правительство официально объявило о своем участии. Не могу сказать, что я отправился в армию по собственному желанию, скорее, последовал за человеком, которому на протяжении многих лет помогал проводить научные изыскания и который сам решил отправиться на фронт добровольцем. Да, речь именно о нем — о прославленном хирурге из Бостона Герберте Весте. Он с жадностью ухватился за данную судьбой возможность стать военным врачом, и меня он увлек за собой, едва не насильно. У меня были веские причины надеяться на то, что война нас разлучит. Всему виной события прошлого, из-за которых общая медицинская практика и сотрудничество с Вестом меня все более тяготили. Однако, когда он уехал в Оттаву и, воспользовавшись связями одного из коллег, получил назначение на медицинскую службу в звании майора, я-таки не смог устоять перед его настойчивой просьбой (почти приказом) и уступил — отправился вместе с ним, чтобы выполнять свои обычные обязанности.

Говоря, что Вест жаждал принять участие в войне, я не имею в виду воинственный нрав моего компаньона или его обеспокоенность судьбой европейской цивилизации. Это был человек совсем иного склада — холодный как лед, бледнолицый и светловолосый, с голубыми глазами за стеклами непременных очков, худой, невысокий — бесчувственная машина, лишенная эмоций и полностью подчиненная интеллекту. Полагаю, что про себя он насмехался над возникавшими у меня иногда порывами воинственного энтузиазма и неодобрением, которое я высказывал в адрес некоторых стран, сохранявших нейтралитет. И все же нечто влекло Веста в охваченную боями Фландрию, что-то такое, ради чего он принял на время личину воина.

Однако его настоящие устремления были связаны со специфической областью медицинской науки, с которой мой приятель давно, втайне от окружающих, связал свою судьбу и в которой достиг необычайных, поразительных и отчасти пугающих результатов. На полях сражений его привлекало, ни много ни мало, обилие мертвых тел, не тронутых разложением и при этом лишенных конечностей и иных членов.

Свежие трупы требовались Герберту Весту потому, что делом его жизни стало изобретение способа реанимации мертвецов. Разумеется, приличная публика, составившая его клиентуру по приезде в Бостон и почти в одночасье сделавшая его богатым и знаменитым, ничего не знала об этих зловещих изысканиях. Зато мне, ближайшему другу и единственному помощнику со времен учебы в Аркхеме на медицинском факультете Мискатонского университета, все было известно до мельчайших подробностей. Свои жуткие эксперименты он начал еще в юношестве: опыты на мелких животных, затем с человеческими трупами, которые приходилось добывать самыми отвратительными способами. Он вкалывал мертвецам в вену особый раствор и, если тело оказывалось достаточно свежим, наблюдал за весьма странной реакцией подопытного. Открытие точной формулы оживляющего эликсира далось Весту нелегко: над ним пришлось упорно работать, так как каждому организму требуется свой уникальный состав. Ужас охватывал моего друга при воспоминании о неудачных реанимациях: если тела успевали подвергнуться разложению или растворы оказывались неверно составленными, на свет появлялись отвратительные чудовища. Некоторые из них до сих пор живы. Одно заперто в сумасшедшем доме, а остальные сбежали. Поэтому Вест, несмотря на свою обычную невозмутимость, порой ежился, представляя маловероятные, но теоретически возможные последствия новой встречи с этими тварями.

Мой приятель довольно быстро убедился, что главное качество, которым должен обладать труп, пригодный к использованию, — это свежесть, и потому, стремясь раздобыть подходящий материал, прибегал к средствам, наводившим на меня ужас. Во время нашей совместной работы в университете, сразу после знакомства и позже, когда мы начали медицинскую практику в фабричном городке Болтон, я испытывал к своему другу чувство, близкое к благоговению. Но по мере того, как он становился все менее разборчив в средствах добычи трупов, меня стал мучить страх. Мне очень не нравились взгляды, которые он бросал на живых и здоровых людей. В конце концов, но ходу одного из экспериментов в нашей секретной лаборатории, расположенной в подвале одиноко стоящего на окраине Болтона дома, я узнал, что подопытный был жив в тот момент, когда Вест решил заполучить его для опытов. Тогда моему коллеге впервые удалось возродить в мертвом теле способность к рациональному мышлению. Неудивительно, что успех, полученный такой страшной ценой, окончательно ожесточил его сердце.

С тех пор прошло пять лет, и у меня язык не поворачивается рассказывать о тех методах, которыми Вест пользовался все эти годы для добычи экспериментального материала. Только страх удерживал меня возле него; мне пришлось стать свидетелем таких сцен, о которых я не в состоянии вспоминать, не то что говорить. Постепенно сам Герберт Вест стал вызывать во мне куда больший ужас, нежели все, что он натворил; случилось это, когда я вдруг осознал, что здоровый научный интерес к проблеме продления человеческой жизни выродился у него в болезненное, омерзительное любопытство и противоестественное любование смертью, тлением. Некогда вызывавший уважение и даже восхищение исследовательский азарт стал дьявольской, патологической одержимостью, чем-то зловещим, отталкивающим, извращенным, чему и названия-то не подобрать. Вест спокойно разглядывал искусственно созданных им невероятных чудовищ, от одного взгляда на которых обычный человек умер бы на месте от ужаса и отвращения. За неприметной внешностью тщедушного интеллектуала таился изощренный ценитель эстетики безобразного, этакий Бодлер-экспериментатор, кладбищенский Элагабал.

Он твердо смотрел в лицо любой опасности, совершал убийства расчетливо и хладнокровно.

Думаю, перелом произошел, когда стало очевидно, что его открытие позволяет восстановить разумную деятельность человеческого сознания. Тогда-то ему и стало тесно в рамках отработанных теорий и захотелось исследовать неведомые миры. И мой прежний друг поставил перед собой новую задачу: реанимировать отдельные части человеческого тела. Он излагал крайне дикие и нелепые теории о том, что клетки тканей и даже нервные клетки, вырванные из естественного физиологического окружения, жизнеспособны независимо от системы организма. Ему удалось получить некоторые предварительные результаты — довольно жуткие, надо сказать, — в виде фрагментов живой ткани, которые не умирали, получая все необходимые для жизнедеятельности вещества искусственным образом. Ткань была получена из почти полностью вызревших яиц какой-то неописуемой тропической рептилии.