Читать книгу - "Выбор алианы - Валерия Чернованова"

– Хочу настроиться.

– Как вам будет угодно, ваша утонченность.

Когда шаги за дверью стихли, я бросилась к заветному кофру, чувствуя, как в груди начинает плясать сердце. Разминается, видать, перед выступлением. Руки дрожали, и попробуй кто-нибудь сейчас отобрать у меня подарок Герхильда, я бы этому кому-нибудь голову откусила. Тем более что не завтракала и не обедала и теперь ко всем остальным чувствам, от которых с утра штормило, прибавилось чувство голода.

А поднос с остывшей похлебкой Наира, как назло, утащила.

Может, если действительно сумею перенестись хотя бы на пару минуточек домой, горло не будет сжимать невидимая удавка, и я наконец смогу дышать, а не задыхаться? В этих стенах, в этом городе.

В этом мире.

Вытряхнув содержимое сундука на пол, едва не взвизгнула от радости. Мабли бережно завернула цветок в полупрозрачную шаль – еще один подарок тальдена, преподнесенный в Рассветном королевстве. Под цветком, на самом дне деревянного кофра, обнаружился знакомый томик мемуаров императора Валантена. Что-то не припомню, чтобы я узурпировала его из библиотеки…

Из книги, что познакомила меня с печальной историей любви Арделии, торчал уголок записки. Перечитывать песню Ллары, бисеринами-буквами темневшую на страницах, которые разделяло послание Мабли, не стала. Пробежалась взглядом по письму той, что из надзирательницы незаметно стала мне другом:

«Не слушайте морканту. Сердце слушайте».

Закрыла книгу и улыбнулась. Надеюсь, Мабли найдет свою половинку, ее сердечко никогда не будет разбито и она до конца жизни останется такой же светлой и романтичной.

Устроившись на прогретом солнцем камне подоконника, в узком стрельчатом углублении, я погладила прохладные лепестки. Что там говорил Скальде? Советовал представить того или тех, к кому тянется моя душа? Интересно, диапазон действия этого ледяного чуда ограничивается только Адальфивой или я все же смогу хотя бы одним глазком увидеть Землю?

Узнать, что с ними…

Пальцы под лепестками слегка покалывало от холода ледяной магии. Сорванный, цветок не закрылся в бутон, как это всегда бывало днем, а разметал лепестки по ладони. В каждом я видела свое мерцающее отражение, а прикрыв глаза, пожелала увидеть… мужа.

Вообще-то собиралась загадать маму. Но образ Воронцова как-то сам собой возник в сознании. Добрые карие глаза и неизменная улыбка на губах. В отличие от Ледяного, улыбаться Лешка любил. И это делало его и без того привлекательное лицо еще более красивым. Как будто подсвечивало изнутри.

Если бы еще не схожесть с Крейном…

Но даже несмотря на это, сердце затопило нежностью. Наверное, взыграла ностальгия по тем беззаботным, ясным дням, когда мы были вместе. И не было проклятия. Вернее, оно было, но я на нем не зацикливалась. Не было ведьмы. Не было другого мужчины, и днем и ночью теперь владевшего моими мыслями.

Прикрыла глаза, а когда колючий холод сменился обжигающим жаром, затаив дыхание, опустила на цветок взгляд. Каждый лепесток – фрагмент мозаики. Собранная воедино, она показывала мне… Воронцова. Радость и восторг, что все так легко получилось, захлестнуло щемящее чувство тоски.

Я ведь и правда была с ним счастлива. И пусть с Лешкой у меня не сносило крышу так, как это бывало со Скальде… Вообще ни с кем до Герхильда ничего не сносило. Но с мужем мне было хорошо. Хорошо и легко.

Всего каких-то пару месяцев назад все в моей жизни было просто.

А сейчас…

С вышеупомянутой улыбкой на устах Воронцов полулежал на диване. Подпирая рукой щеку, лениво клацал пультом, выискивая что-нибудь интересное по телевизору. Задача практически невыполнимая.

Он был один, и я вдруг испытала ни с чем не сравнимое удовлетворение и такое упоительное злорадство: ну точно уже давно раскусил самозванку и велел ей выметаться! И пусть выглядел Леша всем довольным и безмятежным, в тот момент я была уверена: он не находил себе от тревоги места! Может, сейчас уже привык к одиночеству, смирился. Но увидь я его несколько недель назад…

Мысль оборвалась, так и не успев до конца сформироваться. В горле пересохло, стоило услышать:

– Котенок, ты скоро? Начинается уже.

Котенок? Постойте-ка! Так он меня никогда не называл. Милой, Анечкой, иногда шутливо Анькой… Но Котенком я у него за семь лет не была ни разу.

Надеюсь, это он к Котению Котеньевичу обращается, а не к этой хитропопой лиане…

Хитропопая лиана, старательно виляя попой, затянутой в узкие джинсы (и куда подевалась моя фигура, простите?!), нарисовалась в зале с миской попкорна. Улыбаясь во все тридцать два моих зуба, плюхнулась под боком у моего мужа. Кокетливо тряхнула моими же волосами… крашеными (вот су… жучка!) и, до противного трогательно хлопая ресницами, положила Лешке на плечо голову.

Неужели не понял, что перед ним фальшивка?!

Воронцов нежно чмокнул златовласку в макушку (я русая, мать вашу! ру-са-я!) и, пока правая рука мужа была занята попкорном, пальцы левой переплелись с пальцами незнакомки. В этой девушке не было, не осталось ничего от настоящей меня.

Еще один поцелуй, на сей раз в полные губы, и тихий шепот:

– Фьярр, а принеси-ка пивка…

Руки, как электрическим разрядом, пронзило дрожью, и цветок рассыпался по полу ледяными осколками.

«Фьярр, а принеси-ка пивка», – звучали набатом слова, снова и снова, пока я вспоминала клятвы, что давали мы у алтаря. Про «в горе и в радости».

Но вот он в радости с другой. С той, что лишила меня всего. Даже тело мое изменила до неузнаваемости! А в горе я осталась одна.

Негромко скрипнули, раскрываясь, двери.

– Ваша утонченность, пора.

– Пора? – переспросила отрешенно.

– Пора выступать перед наследником. Его великолепие ждет вас.

Танцевать за Фьярру? Мерзнуть за нее? Бороться со своими страхами – панической боязнью высоты. Из-за нее. Выступать перед мужчиной, который был для меня как закрытая, совершенно закрытая книга. Которого мне никак не удавалось понять и раскрыть.

Выступать ради Леши. Ради которого вляпалась во все это. А он…

«Фьярр, а принеси-ка пивка».

Черт. Не думала, что будет так больно. Будто душу кипятком обожгла.

Сорвалась с места, ступив босыми ногами в тающие на полу крупинки льда. Смерчем пронеслась мимо опешившей девицы и услышала брошенное вслед испуганно-взволнованное:

– Ваша утонченность, с вами все в порядке? Вы… танцевать?

– Танцевать! – рыкнула, оборачиваясь.

Так станцую, что никогда не забудет! Не забудет, кто такая эсселин Сольвер. И если суждено ему встретиться с настоящей Фьяррой, заглянув ей в глаза, обязательно поймет, что она – не я.

Не почувствует в ней моего огня!