Читать книгу - "Битвы за корону. Прекрасная полячка - Валерий Елманов"

— Так и писать? — встрял Власьев. — Али копейной деньгой[45]поименовать?

— Ты о чем? — недоуменно нахмурился я.

— Дак об оплате, — невозмутимо пояснил он и повторил вопрос: — Так как писать-то?

Я усмехнулся и махнул рукой:

— Пиши грош. А коль не захотят брать, пусть катятся без ничего. — И, повернувшись к боярам, осведомился: — Как оно вам, не слишком щедро? Все-таки больше трех рублей, если на всю польскую роту раскидать.

— Ништо, осилим, — загомонили они, еле сдерживая усмешки.

— Но есть и «во-вторых», — заупрямился раздосадованный, но не до конца сломленный Мнишек. — Моя дочь, государыня всея Руси императрица Марина Юрьевна, хотела оставить их подле своей особы. Ей… было бы отрадно видеть соотечественников в качестве охранников подле своей особы. Коль всем прочим закрыт доступ в ее палаты, пусть хотя бы…

Я внутренне возликовал и прикусил губу, чтоб не улыбнуться, продолжая вежливо кивать в такт его бурной речи. Проговорился все-таки ясновельможный. Получается, Марине срочно нужны кавалеры, а бравые польские усачи годятся не только для того, чтобы их лицезрели. Их еще можно и соблазнить, чтоб они и осязали свою королевну, доказывая любовь к ней на деле. Значит, я вовремя подсуетился, наглухо перекрыв ей возможность общения с противоположным полом.

— А для чего они ей нужны? — поинтересовался я. — Любоваться их красотой?

— То есть как? — опешил тот. — При чем тут красота?! Для охраны жизни и здоровья царицы и будущего государя.

— Для охраны здоровья будущего государя в ближайшие месяцы и тысяча твоих жолнеров не сделает десятой части того, что смогут мудрые советы одной-единственной русской повитухи, каковых отчего-то твоя дочь не желает видеть, — парировал я. — Что касается охраны ее жизни, поверь, ясновельможный пан, мои гвардейцы управятся с этим куда лучше.

— Я склоняю голову пред твоими людьми, проявившими себя весьма мужественно, но согласись, князь, что в искусстве владеть саблями, да и не в нем одном, им еще учиться и учиться. Потому я не думаю, будто Марина Юрьевна ошиблась, решив удостоить жолнеров пана Домарацкого своим доверием.

— Напрасно не думаешь, пан, — перебил я его. — Напрасно, ибо на самом деле она ошиблась и рота пана Домарацкого недостойна доверия. Впрочем, для человека, неискусного в воинском деле, такой промах позволителен.

— Да в чем их вина?! — завопил Мнишек.

— Неужто пан действительно не понимает, что, если все телохранители, числом чуть ли не полтысячи, целы и невредимы, а их наниматель, то бишь государь, на том свете, их труд иначе как негодным не назовешь? Более того, за свою вопиющую трусость все они достойны смертной казни, но, увы, она в договоре с ними изначально не предусмотрена, о чем я искренне сожалею.

— Но люди Домарацкого проживали за стенами Кремля и не могли прийти ему на помощь, ибо хлопы наставили на улице рогаток, — попытался защитить их Мнишек. — Они решили одолеть их, но когда приблизились, то по ним начали стрелять из-за завалов. И напрасно князь утверждает, что ни один человек не погиб. В перестрелке погиб пан Громыка Старший и паны Зверхлевские, два брата. Про челядь роты, оставшуюся при лошадях, вовсе молчу. Среди них погибших можно насчитать чуть ли не десяток. Токмо после этого они вынуждены были отступить обратно в казармы.

— Браво, — похлопал я в ладоши. — Восхищен удивительной смелостью людей ротмистра. Ведь не разбежались, а всего-навсего отступили, притом потеряв аж целых трех человек. Храбрость, достойная пера Гомера, Эсхила или Вергилия. Жаль, их не оказалось поблизости, они непременно сочинили бы какой-нибудь шедевр. — И осведомился: — А тебе самому-то, ясновельможный пан, не жаль своей дочери?

— То есть как? — опешил Мнишек.

— Поясняю, — вздохнул я. — Заговорщики, насколько я знаю, при покушениях на жизнь венценосных особ никогда не являются с пустыми руками. Следовательно, если впоследствии все повторится, а рота Домарацкого, заслышав выстрелы и потеряв еще пару-тройку человек, снова отступит в свои казармы, то в Архангельском соборе вновь будут служить заупокойную службу, но по Марине Юрьевне. Не думаю, что тебя, ясновельможный пан, утешит сообщение ротмистра о том, как они храбро сражались и понесли некоторые боевые потери.

— Можно подумать, князь, твои люди на их месте поступили бы иначе, — проворчал Мнишек.

— Подумать можно что угодно, — кивнул я, — но случись такое на самом деле, и… А впрочем, зачем рассказывать. По-моему, недавние события — лучшее доказательство того, как они поступят впредь. И поверь, пан, даже если бы не подоспели стрельцы, мы бы все полегли, но до конца исполнили свой долг, защищая мертвого государя, дабы его тело не досталось на потеху ворам.

— Тем не менее он погиб, — съязвил Мнишек.

— Погиб, — согласился я. — Ибо свою охрану Дмитрий Иоаннович поручил не мне, а потому все особо обученные мною люди находились не подле него, а в Кологриве, заботясь о безопасности Федора Борисовича. Будь они тут, в Москве, с царской головы не упал бы ни один волосок. Словом, пока меня не сместят с должности, охранять Марину Юрьевну будут действительно храбрые, надежные воины из числа моих гвардейцев. И всяких трусливых зайцев, боящихся звуков выстрелов, даже если они умеют красиво закручивать свои пышные усы, я к ее высочеству не подпущу. Касаемо более ловкого владения саблей, тут я спорить не берусь. В этом моим людям тягаться с ляхами рано. Но оно ни о чем не говорит. Главное, убить побольше врагов, покушающихся на жизнь государя, а как и чем — из пищали, из арбалета, саблей ли, ножом, а может, просто голыми руками или вообще вцепившись зубами в глотку — все равно. И тут мои гвардейцы окажутся куда сноровистее любого жолнера.

— Не подобает князю говорить столь неблагородно.

— А пану не подобает путать рыцарское ристалище со смертным боем против презренных воров, — парировал я.

— Но неужто нельзя хоть в такой малости пойти навстречу государыне, когда она в тягостях, и доставить ей удовольствие лицезреть своих соотечественников?

«Ну да, вначале лицезреть, потом осязать и в итоге срочно забеременеть», — мысленно добавил я, а вслух напомнил ему:

— Ясновельможный пан забыл, что ныне Марина Юрьевна живет в точности как и подобает русской государыне, а потому глядеть на мужчин дозволительно ей только из потайных галерей и через особые решетки. Много она увидит? Следовательно, сие обычная прихоть. А если добавить, что жалованье у каждого из этих вояк куда выше, чем у любого из здесь присутствующих бояр, и сравнимо разве с той деньгой, кою получает князь Мстиславский, то…

Федор Иванович негодующе крякнул и в кои веки высказался вполне определенно:

— Да чего там! Нет в казне денег на всякую бабью блажь.

— Но моя дочь согласна принять их на собственный кошт, а потому казна ничуть не пострадает, — напомнил Мнишек.