Читать книгу - "Магус - Владимир Аренев"

Но оставалось совершенно непонятным, кто научил ее сделать то, что она сделала. Это раз. А два — зачем. Какая выгода в том научившему, в чем его интерес?

И почему им так долго позволяли жить в селе? Ведь наверняка знали, кем они стали, это одна Ирина из-за любви своей материнской, ослепляющей, до последнего времени ни о чем не подозревала.

— Кохайтэся, чорнобрыви, та нэ з упырямы, — мрачно пробормотал Андрий. — Ну, ее-то я понять могу. Все-таки — почему остался ты? Сам ведь почувствовал, что жить так — не галушкою в сметане кататься. И Галю что, совсем не жалко было?

— Дурак ты, шановный, хоть и знаешь много, — процедил Кость. — Думаешь, я по своей воле?.. Татары — те просто хотели узнать, где клады батьковы зарыты. Для того меня и подняли. А потом… Та, которая все так устроила, она, знаешь, посильней и Кысыма будет, на-амного сильней. Потому-то если чего-нибудь пожелает, добьется непременно. Велела жить, велела людей без надобности не пугать и не трогать. Просто жить, и все… Как будто я бы стал — трогать!.. Да ты хоть можешь себе представить, гость, каково это — мертвому среди живых! Есть вещи, над которыми разум не властен. Когда я нахожусь рядом с полнокровными, меня тянет прикоснуться к ним, взять у них хоть немного их доли, их жизненной силы, трясця ее матери!

— Такое нельзя долго скрывать. Почему тебя здесь терпели? И почему перестали терпеть теперь? Неужели старосте просто понадобились деньги?

Кость отмахнулся.

— Ему-то? Нет, шановный, не знаю, почему они вдруг решили избавиться от нас, но точно не из-за денег. А терпели, потому что Кысым пообещал деревню не трогать.

— Так он знаком со старостой?

— Он передавал ему через кого-то условия. К тому же сделал так, чтобы староста поверил — уж и не знаю, с помощью каких доказательств убедил старика. Мне все равно. В том числе — все равно, почему теперь для старосты эти доказательства ничего не значат. Я и тебе-то все рассказываю, потому что не хочу уходить вот так, молча…

— Уходить?

— Да, сегодня я уйду, освобожу ее и освобожусь сам. Помнишь, что сегодня за день?

Андрий постарался сообразить и хлопнул себя ладонью по лбу:

— Точно! «Дедова Суббота», перед Святым Дмитром!

В этот день устраивались поминки по мертвым, что-то наподобие Русалчиной недели. Еще один способ облегчить неупокоенным душам путь за окоем.

— Но почему ты ждал так долго? — удивился Ярчук. — Ведь давно же мог…

— Велели — и ждал. А теперь срок закончился, и меня освободили. Позволили уйти.

Как и совсем недавно, в Ирининой хате, что-то в происходящем показалось Ярчуку очень и очень неправильным. Он еще не разобрался, что именно, но чувствовал: нельзя просто сидеть сложа руки.

— Ты еще кое о чем не спросил меня, — улыбнулся Кость.

— О чем же?

— О том, как я собираюсь уйти. — Одним неуловимо быстрым движением он выхватил из-за спины пистоль — и теперь Андрий понял, что же его настораживало. Все время, с тех пор как он вошел в дом, Кость старался держаться к Ярчуку только лицом. — А у меня, видишь ли, — продолжал нежить, — есть только один выход. И в прямом смысле, и в переносном. Второй раз не умирают. Потому что второй раз не живут. У меня, видишь ли, жизнь заемная. И чтобы уйти, я должен разорвать связь. А это можно сделать одним-единственным способом.

Андрий встревоженно перевел взгляд на Галю, но та была спокойна и бесстрастна, словно статуя. Однако невысказанный вопрос его поняла — и ответила:

— Не переживайте, панэ Андрию. Я так хочу, давно уже хочу. Это ж мука, а не жизнь.

— Но если связь порвется, ты снова сможешь жить, как прежде! Твоя доля…

От волнения он резко подался вперед, и Кость тут же рявкнул:

— Сиди! Сиди, вельмишановный, а то ведь, неровен час, я эту пулю пущу в лоб тебе, не ей. Пистоль придется перезаряжать, конечно, но тебе и одной пули хватит, я так мыслю.

— Это уж от твоей меткости целиком зависит, — сказал Андрий. — Слушай, но ты ведь ее любишь, или я невнимательно слушал? А если любишь, так уйди сам и оставь ей жизнь.

Кость мучительно качнул головой.

— Ты не понимаешь, гость. Не понимаешь. Даже если бы была другая возможность разорвать связь… Не имеет значения, останется она живой или нет. Потому что все равно…

Андрий вдруг зашелся в рваном, дерганом кашле, заглушая слова нежитя; приступ оказался настолько сильным, что Ярчука буквально сложило пополам — а в следующий момент его засапожный нож уже ткнулся клювом в Костеву руку, державшую пистоль. Выстрелить нежить все-таки успел, скорее от неожиданности — и потому промазал, пуля разбила оконное стекло, все в хате заволокло дымом. Ойкнула Галина, вскакивая из-за стола, бросаясь к своему супругу. Андрий думал — посмотреть, что с ним. Но нет, совсем для другого. Выхватив Ярчуков нож, она вложила его в здоровую Костеву руку — и тот, легонько коснувшись губами ее бледного лба, всадил ей лезвие под сердце. А потом поднялся на ноги, бережно и очень осторожно уложив Галю на пол.

— Дурак ты, шановный, — прошептал одними губами. — Ой дурак! И ведь поумнеть не успеешь.

В это время на подворье снова зашелся в истеричном лае кудлатый дворняга. В разбитом окне возникла волчья голова.

— Хватит, братец, разговоры разговаривать, — задыхаясь, выпалил Степан. — Татары идут, уже почти под самым селом. Окружают. Бежать надо!

— Теперь понял? — тихо спросил Кость. — Видишь, ей было лучше умереть так, чем…

— Кысым?

— Он самый. Чем-то ты здорово ему насолил, шановный. Это ведь из-за тебя мне позволено уйти. Так и сказали: как угодно, но задержи, пока прибудут. А потом, мол, уходи, если хочешь.

Последних слов Андрий уже не слышал — он выскочил на подворье и, перехватив ожидающий взгляд вовкулака, спросил только одно:

— Сколько?

— Полсотни, не меньше. И «отченаша» не прочтешь — будут здесь. Чоботы я отправил за малым и конем. Уходить надо на север, там есть небольшая брешь, можем прорваться.

— А если принять бой?

— Ты ж говорил, тебе не велено! Да и не отобьются здешние, мало их. Против полусотни…

— Кто-то еще, кроме тебя и чоботов, знает?

— А кому я мог сказать?! И так по всему селу собаки заходятся, меня чуют. Давай, братец, давай скорее делать отсюда ноги, потому что…

— Надо предупредить, — отмахнулся Андрий. — А ты, если хочешь, делай.

Вовкулак оскалился.

— Обижаешь, братец. Мне своя шкура дорога, но на кой она мне, если… — не договорил, мотнул головой, словно отгонял не в меру нахальных мошек.

— Вот и у меня то же самое, — скупо улыбнулся Андрий. — Но и шкуру тоже не хочется терять, так что давай-ка поспешим. Ты — к Мыколке, я…