Читать книгу - "Док - Олег Борисов"

Тысячелетие тому назад я был старшим лейтенантом сводной бригады спецназа. Вместе с друзьями хлебал грязь в переполненных влагой джунглях и глох от взрывов в подземных катакомбах. Потом я переквалифицировался в наемника, бросив опостылевшую работу, сбежав на новую войну от перспективы спиться. И снова хоронил парней, которые грудью закрывали товарищей в бесконечных боях.

Сейчас, превратившись в оживший скелет с выжженной напрочь душой, я не мог объяснить самому себе, почему не бросил командира. Подполковника Кокрелла, последнего из старой гвардии, пережившего в очередной раз весь личный состав сводной бригады спецназа. Человека, ставшего для меня спасением и проклятьем. Офицера, помешавшегося на идее возвращения домой. И готового добиться своей цели любой ценой, какой бы страшной она не была.

Наши взаимоотношения с ним переросли из иронически-уставных в дружбу. Потом, когда на плечи седого битого жизнью мужика легли заботы за толпу солдат и офицеров, выброшенных под расстрельной статьей с Родины, он находил лишь крупицы времени, чтобы переброситься словом-другим. Но сейчас, когда от раздерганной бригады остались жалкие крошки, я превратился в его личный талисман. В друга, который трансформировался в краеугольный камень мироздания. Данность, позволяющую сохранить трезвый рассудок и не пустить пулю в лоб, вспоминая погибших на бесконечном пути. Я стал чем-то вроде личного знамени, которое стоит на бруствере, пробитое в сотне мест вражескими пулями и осколками. Стоит назло всему. И это превращение в святыню меня пугало.

— Сегодня на утренней пробежке было от силы две сотни парней, — осторожно начал я разговор, заканчивая полировать потрепанные ботинки. Утренний ритуал приведения себя в порядок перед завтраком въелся в кровь, став еще одной неистребимой армейской привычкой, изменившей суть бывшего «пиджака». — А ведь до сих пор числится почти пятьсот.

— Числится, — как-то подозрительно легко согласился Кокрелл.

— А на самом деле?

— На самом деле осталась сборная рота, или даже меньше. Остальные приходят ночевать изредка, да пользуются нашим стрельбищем. При этом платят небольшую долю из заработков. Шабашат на твоих друзей-гангстеров, берут мелкие подработки по охране и силовому давлению. Можно сказать, что мы породили целую кучу карманных мини-армий, сдаваемых в наем… Можно было бы разогнать парней окончательно, но смысла в этом не вижу. С их присутствием, мы все еще считаемся крохотным армейским подразделением. Уйдут — и превратимся в умирающую банду, которую почтут за честь раздавить любые соседи.

— То есть, наша эпопея на чужих планетах подходит к концу?

Подполковник помолчал, потом повернул ко мне безжизненные глаза:

— А как ты сам думаешь, док? Кто мы теперь, после стольких лет бродяжничества на чужбине? Кому мы нужны там, дома, где давно уже забыли о чести и совести? Так, отзвуки старых побед. Ни людей, ни техники. Даже воспоминания стерлись.

— Но ты сам говорил, что пока жива идея, можно найти под нее все необходимое: любые ресурсы, любых исполнителей. Пока мы деремся за свое честное имя, мы живы. Стоит опустить руки — и все закончится. Похороним окончательно бригаду и парней, сложивших головы за наше возвращение. Плюнем на их могилы.

— Извини, док, но идею воплощают в жизнь люди. А те, кто начинал вместе с нами, уже перешли из категории ресурсов в невосполнимые потери. И новым мальчишкам, торгующим смертью, не получится понять… Не получится даже почувствовать, каково это, подыхать в чужой грязи, не имея возможности увидеть родных и близких… Для них это — пустой звук. А тех, кто готов поднять упавшее знамя, с каждым днем все меньше. Даже те полторы сотни, что утром еще пыхтят на марш-броске, делают это по привычке ощущать свою встроенность в рамки укоренившейся военной машины. Без этого — они станут лишь боевиками, разменной монетой. Пока же их считают солдатами. Хотя разница с каждым днем все тоньше.

Я аккуратно оправился, собрав складки комбеза назад. Потом поправил берет и зло прошептал:

— Ты давно не смотрелся в зеркало, командир. И забыл, как боятся нас корпорации. Нас, проданных и оболганных. Те паршивые ошметки сводных бригад, которых никак не могут уничтожить уже какой год подряд… Потому что мы воплощаем в себе идею справедливости. Мы — элита сводных войск, набранных в неблагополучных кварталах. И мы — не сдаем своих. Даже если это нужно очередным пид…сам в галстуках. И пока ты это помнишь, за тобой идут. Но стоит забыть — и ты предашь людей, доверивших тебе свою мечту. Предашь Самсона и Тибура, которые пожертвовали жизнями за наше дело… Предашь меня, командир…

— Но ты же видишь сам! — сорвался на хрип подполковник. — Мы в дерьме какой месяц подряд! Еще пара недель, и можно закрывать лавочку!

— Для меня все закончится только тогда, когда знамя бригады будет спущено… Но попробуешь сделать это, и я пристрелю своего бывшего командира, как бешеную собаку. Потому что для меня ничего не закончилось. Ты еще не вернул меня домой. Меня, и парней, которые носят шевроны спецназа… Поэтому подбери сопли и заканчивай истерить, перед людьми стыдно… Проснись, старшой. Мы — последние, кто остался с первой войны. Нам отвечать за ребят, кто не бросает своих. Нам вдвоем…

Кокрелл долго молчал, потом повернул ко мне осунувшееся лицо и попросил:

— Док, ты обещал мне револьвер с единственным патроном. Если меня еще раз переклинит, не читай мораль. Просто — стреляй… Это будет честнее по отношению к парням.

— Я тебе этот патрон в качестве талисмана подарю. Когда вернемся. А мы вернемся всем назло. И по-другому быть не может.

Шел пятый год выживания на чужих планетах. И, боюсь, не последний…

* * *

Доставка груза минуя таможню — двое раненных. Охрана встречи «авторитетов», чуть не закончившаяся тотальной стрельбой — еще пятеро. Усиление полицейских нарядов при волнении на автосборочном комбинате — двое с порезами и один отравился газом. И еще, и еще. Бесконечная лента ранений, травм, потеря боевого статуса на ближайшую неделю. Мы медленно превращались в сброд, который даже на утреннюю поверку выходил в домашних тапочках. И вместе с каждой проблемной операцией все тоньше становился денежный ручеек, и все меньше людей возвращались в казарму с шабашек.

И настал вечер, когда к нам в ворота постучались крепкие ребята, охранявшие двух ублюдков в дорогих костюмах.

— Где ваш старший? — вальяжно спросил один из вышибал, отодвигая плечом часового. Тот покосился за широкую спину и отступил. Потому что на другой стороне улицы рядом с вереницей машин стояли еще двадцать автоматчиков в модно зауженных пиджаках, готовые открыть стрельбу на поражение. Отступил, хотя еще год тому назад за подобный вопрос громила получил бы пулю.