Читать книгу - "Снежный король - Ирина Котова"

Снова мышкой тихой прошуршала вдоль стеночки — во все двери заглядываю — спят за дверями великаны страшные, от храпа стены сотрясаются.

Нашла я темницу темную — у входа людоед сидит, дремлет. На цыпочках внутрь прокралась, иду мимо темниц, вглядываюсь. Вижу — стоит у стены за решеткой Кащей Чудинович, голову опустив, весь изрезанный-иссеченный, живого места на нем нет.

— Кащеюшка, — позвала я шепотом, за решетку схватившись. Не откликнулся он, словно мертвый на кандалах висит.

Всхлипнула я тут и заплакала горько. Плачу, к решетке прижавшись, зову его — и дрогнули под руками моими прутья, посыпались. Слезы мои горячие решетку растопили.

Я шагнула внутрь, прижалась к Полозу — ледяной он, вот-вот душа из тела упорхнет. Только жилка на шее едва заметно бьется. Подергала кандалы — из мерзлого они железа, слезами не растопишь.

— Кащеюшка, — зову и плачу, — проснись, помоги! Как мне спасти тебя, как выручить? Слышу я уже шаги палача твоего. Проснись, друг мой милый, не дай нам пропасть! Проснись же!

Дрогнули веки. Открыл Кащей глаза потухшие, больные, посмотрел на меня и губами разбитыми шепчет:

— Откуда, белочка? То ли сон мне снится чудесный, то ли морок напоследок повелитель холода навел.

— Да я это, змей ты неверующий, — всхлипываю, лицо его дыханием согреваю. Шире глаза он распахнул, застонал от бессилия.

— Ты зачем пришла, глупая? — сипит. — И меня не спасешь, и себя погубишь. Беги! Меня-то хитростью поймали, приковали, а ты еще спастись можешь!

А я тулупчик снимаю, кофту пуховую стягиваю, на него надеваю, подол сарафана рву, ноги ему обматываю. Приложила к груди ухо — сердце бьется медленно, того и гляди, остановится. Подняла я с пола камень тяжелый, к кандалам примерилась.

— Потерпи, — прошу, — немножко, Кащей Чудинович, сейчас сломаю я кандалы и тебя вытащу.

А он усмехнулся, глаза закатил и повис на цепях бездыханным. Я его схватила, к себе прижала, рыдаю — слезами заливаюсь!

— Не оставь меня, друг мой возлюбленный, кем хочешь тебе буду, хоть служанкою, хоть чернавкою, хоть девкой постельною, только не умирай!

Потянулась к нему и поцеловала в губы сухие, холодные, обняла крепко — не отпущу!

Вот уже и в коридоре шаги великаньи раздались. А губы царские под моими потеплели, улыбнулись — и открыл Кащей глаза — живые, янтарем горят.

— Ох ты, белка, — говорит, — беспокойная, помереть спокойно и то не даешь. Придется тебя отсюда спасать, беда моя.

— Аленой меня зовут, — отвечаю сердито.

А он руками тряхнул — и полетели на пол кандалы, ладонями двинул — и на глазах раны его страшные закрылись. Прислушался — совсем близко шаги людоедовы.

— Посиди тут, Аленушка, — просит ласково, — хоть какой-то десяток минут. Негоже тебе видеть то, что я делать сейчас буду.

— Посижу, — говорю послушно, — ты только возвращайся.

Усмехнулся он весело, схватил меня, поцеловал крепко и ушел из темницы. Только я и успела увидеть, как в руке его меч кривой, огнем полыхающий, появился.

И услышала я грохот в коридоре — но не выглянула, страшно мне. Еще шумнее стало — заходил дворец ходуном. А я гляжу — по полу коридора кровь синяя потоком бежит. Убил Кащей палача.

Раздался со двора звук сталкивающейся стали — я к окошку приникла и увидела, как Кащей, став роста великого, с огромным великаном сражается. Силен король Хель, да Полоз сильнее — мечом машет, ветром вьется, от ударов уклоняется, а то и змеем гигантским обращается, начинает людоеда душить. Только бросились на него со всех сторон великаны, и я от страха от окна отпрянула, кулак закусила — страшно смотреть, как его там убивают.

Но затрещал дворец, плеснуло в окно темницы огнем — и заревели людоеды, прося пощады. А я сижу, мужчину с боя жду — обещала ведь.

Уж все трещинами пошло, начал дворец таять, водой меня заливать ледяной, а я сижу упрямо и жду его.

И тут дворец рассыпаться начал — я глаза-то от страха прикрыла, но с места не двинулась — и подхватили меня руки крепкие, вихрем наружу вынесли. Очутились мы у ворот ледяных меж двух гор — перед нами дружина замороженная, а за спинами нашими ледяное царство грохочет и тает, огнем полыхает, тучи черные над нами рассеиваются.

Кащей свистнул, ногой топнул — и рассыпался лед, дружину сковавший. Другой раз он свистнул — поднялся из земли конь-огонь. Вскочил Кащей на коня и понесся домой, в царство Медное, а за ним воины его верные. И я у него на руках сижу, греюсь, крепко держусь — не выбросит.

Быстро мы силой Кащеевой назад доехали, за один день. Я всю дорогу на руках у Полоза проспала. Прискакали к терему, высыпал во двор народ — и поднялся тут вой великий, от него я и проснулась. Людей сбежалось тьма тьмущая. А Кащей спешился, Авдотью обнял, меня с коня снял, за руку взял. В терем повел, в опочивальню свою — я встала у порога, в пол гляжу, а он переодевается, ходит вокруг, усмехается.

— Что, — говорит, — и правда чернавкой пойдешь?

— Пойду, — отвечаю тихо.

— И служанкою?

— Да, — говорю, губу закусив.

— И девкой постельною?

— Коли воля твоя будет, подземный царь, — шепчу неслышно.

— Вот беда, — кручинится, — есть у меня и чернавки, и служанки, да и девок постельных сколько захочу.

— Не нужна, — кричу, — так и скажи, что измываешься?!

— А вот жены нет у меня, — говорит ласково, — пойдешь, Алена, мне женой любимой, верною? Будешь меня без принуждения целовать, ложе делить, деток рожать?

Тут я ногой топнула и вазою, рядом стоящей, в гада подземного запустила. А он засмеялся, на руки меня подхватил да сразу, пока не передумала, к алтарю понес.

Только увидала нас Авдотья Семеновна, отругала словами бранными, и велела сначала в баню идти, потом одежду чистую надевать, а сама она пока гостей соберет и пир приготовит.

— Посмотрите на себя, — сказала и черпаком махнула, — чумазые какие, грязные, конским потом пропахшие, это не царская свадьба получится, а свинячья!

Пришлось послушаться.

А пока меня в бане мыли-чистили, привел жених мой батюшку да сестрицу любимую на свадьбу, прощенья у тестя будущего попросил, вирой его умаслил. Вышла я из бани чисто солнышко ясное, улыбнулась мужу будущему — и растаял он, растерялся, под руку взял и повел жениться.

А потом и пир был на весь мир, и тосты заздравные, и гости радостные. И тьма в опочивальне мужниной, и слова его жаркие, и руки крепкие, и уста меда слаще. Ох и яростен у меня муж оказался — что в схватке боевой, что в супружеской. Только под утро я уснула, к груди его прижавшись — и слышала, как шепчет он ласково, волосы мои перебирая:

— Нет краше и желаннее тебя, белочка, царица моя, Аленушка.