Читать книгу - "Пробуждение мёртвых богов - Александр Сороковик"

А потом нас опять ждут наши кони, и мы вновь помчимся вперёд, и ветер станет разрывать наши лёгкие, из которых будет рваться дикий, нечеловеческий клич: «О-о-оди-и-ин!!!»

Я вскочил спросонья, замотал головой – в лагере своих легионеров, в личной, положенной мне по статусу палатке, на походной кровати. Брунхильда, стоя у входа, смотрела на меня со странным выражением грустной ласки, что было для неё совсем нехарактерно.

– Что ты здесь делаешь? – хрипло спросил я, приходя в себя.

– Пришла попрощаться… Тебе приснился страшный сон?

– Н-не знаю… Странный сон, красивый, но не страшный. Там были кони, сражения, ветер. Там была ты…

– Бедный мой ярл! Ты совсем запутался, нельзя всё так усложнять… Помолчи, – она подошла к кровати, прикрыла мне рот ладонью, наклонилась к моему лицу, закрыв его своими волосами, – помолчи ради всех богов!

Потом мы лежали обнявшись, прильнув друг к другу, и говорила она, а я больше молчал.

– Я встретила своих почти земляков, они наёмники в войске вашего византийского императора. Их тоже отпускают домой и я ухожу с ними. Они идут в мои края, я не потеряюсь там. Мне было интересно у вас, но потом наскучило. Вы совсем другие, у вас иные боги и иные люди. Ты – ярл огромного острова, но совершенно не умеешь им управлять, хотя и храбр в битве. У нас бы ты не пробыл ярлом и недели. Такие нерешительные правители в наших краях не живут долго. Даже к себе в кровать я тебя положила чуть ли не силой. По-нашему, ты должен был взять меня ещё тогда, когда я пришла к тебе в кабинет, а ты стал меня уговаривать вести себя прилично, – она фыркнула, – но всё равно, что-то в тебе есть, ты не совсем похож на других. Наверное, поэтому я тебя и полюбила…

Она села на кровати и стала одеваться, а я молчал, не зная, что сказать.

– Ты не переживай, – она печально улыбнулась, – я на тебя не претендую, сегодня наши пути разойдутся. Вряд ли мы свидимся ещё в этой жизни, но я буду помнить тебя, ярл Алексий. Прощай!

Она крепко поцеловала меня в губы и выскользнула из палатки. Прощай, моя валькирия, я тоже буду помнить тебя. Твой конь понесёт тебя навстречу ветру и новым битвам, а я вернусь назад. Как бы там ни было, меня тоже ждут битвы, и неизвестно ещё, у кого они более жестоки…

* * *

Осень я встретил у себя на Сардинии, в качестве законного ректора, вернувшегося из изгнания. Мы свалились на мятежную провинцию с трёх сторон, блокировав все порты и гавани, благо, войск у меня теперь было предостаточно: ещё в Галлии к Кастулу с его показательным легионом прежнего римского образца стали прибиваться офицеры и солдаты, восхищённые возрождением старой доброй Римской Империи, пусть только в когортах и шеренгах могучего войска.

Не всегда удавалось сделать это достаточно спокойно, не нарушая тогдашнего полукрепостного порядка, не поощряющего такие переходы. Но сам Аэций подписал указ, дающий мне опять-таки чрезвычайные полномочия в этом вопросе и всё пошло гладко. Очевидно, правитель был заинтересован в создании такого мощного войска и доверял мне, имея в виду какие-то долгосрочные планы.

Кроме внешнего блеска все помнили замечательные победы моей гвардии на Каталаунских полях и в более поздних сражениях, поэтому и стремились присоединиться к Кастулу. Многие не могли этого сделать, так как были связаны контрактами и договорами, но настраивались сразу после их окончания ехать на Сардинию.

Чёрные жрецы не ожидали столь мощного напора, а их охрана, хотя по-своему тренированная и храбрая, серьёзного сопротивления легионерам оказать не могла. Ещё до высадки на берег я довёл через офицеров строжайший приказ: мирное население не трогать ни под каким видом, в крайнем случае – арестовывать до суда и разбирательства. Чёрных жрецов тоже не убивать без разбора, только тех, кто оказывает вооружённое сопротивление.

Вскоре активных мятежников на острове не осталось: все очаги бунта были подавлены, главари убиты или арестованы. Состоялись военно-полевые суды, при этом также не очень жестокие. Публично повесили только нескольких главарей: Ардашира, его ближайших помощников, а также с десяток головорезов, отличившихся особой жестокостью к населению.

Всё имущество жрецов и их учеников, общее и личное, мы конфисковали в казну, а их самих сделали рабами безо всяких прав, против чего больше всего возражали, как ни странно, всепрощающие христиане. Но я был непреклонен: требовались рабочие руки для восстановления экономики. Рабов сытно кормили, не били, не притесняли. Самым серьёзным ограничением был полный запрет на религиозную агитацию.

На первый раз провинившимся назначали розги, на второй – просто отсекали голову. После нескольких прецедентов, агитация прекратилась. Все алтари и культовые здания мы разрушили, поклонение Древним богам запретили. Вообще говоря, я очень хотел создать светское общество, полностью свободное от всяких религий, но Марина уговорила пока не делать этого.

Моя любимая жена с сыновьями – Марком и маленьким, родившемся в Риме Валерием, приехала сразу, как только получила от меня весточку, что порядок на Сардинии восстановлен. Я очень соскучился по ней и по Марку, радовался Валерию, которого назвали без меня, но имя мне пришлось по душе – в переводе оно означало «бодрый, крепкий»

Супруга тут же включилась в дела, стала собирать прежнюю команду, восстанавливать торговлю. Именно она категорически была против светского общества:

– Народ нас не поймёт! Может там, – она оглянулась, не слышит ли нас кто-нибудь, – в твоей Руси можно было жить без богов, но здесь этого делать нельзя. Людям нужны боги… – она помолчала и добавила, – или один Бог.

– Ты стала христианкой? – осторожно спросил я.

– Как тебе сказать… ещё не знаю. Ты знаешь, меня никто не агитировал, не убеждал, не призывал. Но на корабле монахи во главе с аввой Феодором окружили нас просто отеческой заботой, а в Риме я познакомилась с папой Львом I. Это замечательнейший человек – добрый, сильный, смелый. Как он рассказывал о святых местах Рима! Об апостолах Петре и Павле, о первых мучениках. Но ни разу не заставлял меня молиться, верить вместе с ним! Я увидела в нём обычного добрейшего человека, который искренне любил нас с Марком, но при этом совершенно не требовал принятия своей веры. Я и не приняла её, я всё ещё чту тех богов, которым поклонялся мой отец, но мне кажется, что жрецы, которые здесь были, поклонялись не им, а каким-то другим богам – злым и жадным. Так что пусть для народа будут христиане, а я ещё не знаю, в кого мне верить…

В конце концов я согласился: Да, я был против любых религий, но именно христиане казались мне наименьшим злом, ведь в своё время они спасли мне жизнь, сейчас точно также – жизнь моей семьи: останься Марина здесь, жрецы бы её или убили, или шантажировали меня её жизнью.

Я собрал самых значительных епископов и настоятелей монастырей, поблагодарил за помощь и стойкость и объявил свою волю: деятельность по их вере разрешена, можно свободно молиться, привлекать новых членов в общины, строить храмы. При этом предупредил строго-настрого – никакого вмешательства в светские дела! Советы я выслушать могу, но моё собственное решение по ним будет окончательным. Мне показалось, что мы поняли друг друга.