Читать книгу - "Школа выживания - Марина Ефиминюк"

— Куда я попал? — со второго этажа спустился взлохмаченный и заспанный знахарь. — И что здесь случилось?

— С твоей кухней случился порядок, — промычала я с булавками во рту. — Кай очнулся?

— Думаю, что еще пару часов проспит. Так что сиди, где сидишь, и делай то, что ты делаешь. Кстати, а что ты делаешь?

— Бабочек, — не поднимая головы, отозвалась я и осторожно, булавка к булавочке, приколола к тряпичному телу бабочку крылышки из неровных лоскутов, исписанных рунической вязью. — Если уборка не помогает успокоить нервы, то нужно делать какую-нибудь мелкую чушь. Только сегодня что-то плохо отвлекает от разных мыслей…

Из-под пальца брызнула голубоватая вспышка, и обрезки срослись без единого стежка.

Между тем, Рой снял деревянную крышку с ведра, зачерпнул ковшом воды, притащенной мною из колодца, и уже поднес ко рту, как замер.

— Эм… Ты осквернила мой дом светлой руной? — констатация факта почему-то прозвучала вопросительно, будто он не был уверен, откуда на очаге появился черный след после потушенной светлой руны «огонь». — Моя матушка, царство ей небесное, впала бы в истерику и разломала очаг одной силой мысли.

— Извини, не нашла, как зажечь, пришлось нарисовать. Руна бытовая и со временем исчезнет.

— Вообще-то, мы зажигаем очаг лучиной.

— Не догадалась, — отозвалась я, приращивая второе крыло, и перетянутая красной нитью гусеница превратилась в кривенькую бабочку. — Ешь кашу, пока не остыла. Она без перца.

— Кай говорил, что ты артефактор? — вдруг спросил Рой.

— Угу.

— Хороший?

— Неплохой.

— Пошла по стопам отца? Он тоже артефактор?

— Преподаватель истории и разбирается в создании магии, как дед Вудс в кулинарии, — пошутила я и вдруг обнаружила, что знахарь, затаив дыхание, следит за моими руками.

— Почему ты выбрала мужское ремесло?

— Почему ты стал знахарем?

Мы переглянулись.

— Оказался слишком слабым магом, чтобы стать паладином.

— А я — слишком сильным, чтобы изучать древнюю литературу. Думаю, что алхимик из меня тоже вышел бы недурственный, но бесит их одержимость философским камнем. Едва упомянешь, и они начинают вести себя, как чокнутые сектанты.

Взмахом руки я заставила бабочку с опавшими, словно увядшие лепестки, крыльями подняться в воздух. Тряпичная заготовка закрутилась в футе над столом. Краем глаза я заметила, что Рой застыл с открытым ртом.

— Свечусь? — усмехнулась уголками губ и раскрыла изуродованную темной руной ладонь.

В центре вспыхнула искра, крошечная, не больше семечка подсолнечника, но такая яркая, что сумрак зимнего рассвета растворился, словно в комнате засияло ослепительное солнце. Привычным движением я зажала искру между пальцами и вживила в тряпичное тело бабочки. В груди куклы мгновенно задрожал голубоватый огонек. Щелчок. Магическое сердечко забилось в такт моему собственному сердцу, а по тряпочным крыльям разбежались тонкие прожилки — светящаяся руническая вязь.

Бабочка ринулась по кривой к потолку, но стукнулась о стеклянный светильник. Сделала круг, теперь уверенный и сильный, не как глупое насекомое, а как у настоящая птица.

— Что она делает? — произнес Рой странным голосом.

— Учится летать. Удивительно, правда? — улыбнулась я. — Настоящее волшебство. Я испытываю благоговение, когда они оживают.

Между тем летунья уселась Рою на плечо, зацепилась красными лапками-нитками и сложила крылья. Знахарь пересадил бабочку себе на палец, внимательно присмотрелся к пульсирующему под тонкой перевязочной тканью огоньку, потер между пальцами крылья, изукрашенные тонкими голубоватыми прожилками сложного рунического плетения.

— Клянусь, мой мир больше не будет прежним.

— Почему? — хохотнула я.

— Всегда считал магию света примитивной. Что можно придумать, когда вы используете только один ключ и пририсовываете кружавчики? Но превращать ничто в нечто…

— Вообще-то, ничего сложного.

— Ничего сложного? — изогнул брови Рой. — Голубая кровь, ты ведь прибедняешься, когда называешь себя неплохим артефактором?

— Чуть-чуть, — согласилась я.

— Что ты еще умеешь оживлять? — полюбопытствовал он.

— Мебель.

— Надеюсь, ты от скуки не оживишь табуреты у меня на кухне, — тут же отреагировал он.

— Я не настолько жестока. — Я аккуратно сложила бинты и булавки, смотала остатки ниток и поднялась из-за стола. — Пойду к Каю.

— Не вини себя, — внезапно остановил меня знахарь. — Он сознавал, что вам не дадут спокойной жизни. Не сегодня, так завтра или через год, проблемы все равно начались бы, поэтому не вини себя.

— А если бы ты его не спас?

— А если бы он не спас тебя? — тут же переиначил знахарь, и меня точно окатили ледяной водой.

Когда мне было восемь, отец купил двух попугайчиков, выбрал из-за необычного мятного окраса влюбленную парочку. Но через седмицу кошка тетушки Матильды свернула самке шею, а еще через три дня осиротевший самец упал замертво прямо в клетке. Оказалось, что таких попугаев называли «неразлучниками», они погибали друг без друга, в прямом смысле слова.

И сейчас, после всех тех страшных воспоминаний Кайдена я вдруг осознала, что, кажется, мы тоже начинали походить на этих самых птичек. Если не станет одного из нас, как долго второй сможет сохранять рассудок? Сложный вопрос.

— Если вдруг меня не станет, хочу, чтобы он все забыл, — вымолвила я, — как будто меня никогда не существовало.

— Уверен, что Кай был бы против.

— Да, но некоторые воспоминания убивают похуже смертельного яда.

— А ты бы стерла воспоминания, чтобы спокойно жить дальше?

— Разумеется. — Никогда в жизни мои уста не произносили более чудовищной лжи.

В кухне повисла оглушительная тишина. За смерзшимся окошком рассветало зимнее утро, хмурое и серое. Совершенно точно было слишком рано, чтобы вести сакраментальные беседы.

Я уже поднималась по лестнице, когда Рой произнес, вроде негромко, но не для безмолвного дома, окутанного тишиной.

— Где ты научилась так складно врать, Голубая кровь? В Тевете искусству вранья учат в университетах?

Не думаю, что он ждал ответа.

Я решила, что Кай спит. Глаза были закрыты, грудь спокойно поднималась и опускалась. Руки лежали поверх одеяла, и было хорошо видно, что костяшки на его пальцах сбиты. Огонь в камине едва-едва теплился, и только я принялась ворошить кочергой угли, как услышала хрипловатый голос:

— Привет.

— Думала, что ты спишь, — оглянулась я через плечо.