Читать книгу - "Дочь ведьмы - Пола Брекстон"

Наконец санитарная машина остановилась.

– Вот, дальше не поеду, – предупредил водитель. – Разгружу медикаменты, отсюда их отнесут дальше, в полевой госпиталь. Если подождете чуток, можете с солдатами пойти.

Я выбралась из фургона, двигаясь неловко из-за противогаза, висящего на ремне поверх тяжелой шинели, и постаралась не путаться под ногами у тех, кого созвали таскать ящики и носилки. Водитель не скрывал стремления уехать и, как только сгрузили последнее, завел чихающий мотор и отбыл.

– Держитесь ближе, – обратился ко мне проходивший мимо сержант. – Смотрите под ноги, сестра. Мы ведь не хотим вас потерять. Так, ребята. Давайте доставим все это начальнику госпиталя как можно быстрее.

От передних траншей мы находились довольно далеко, но дороги не было. Вместо этого мы ступили на сложную систему настилов. Доски покрывал слой скользкой грязи, местами они накренялись под неудобным углом. Некоторые провисали и ходили ходуном, когда мы с трудом по ним перемещались, поэтому я поразилась, увидев, что по тем же временным дорогам тащат фургоны снабжения и, даже орудия, лошадей и мулов. Животные стоически продвигались вперед. Должно быть, они привыкли к какофонии и вспыхивавшим перед ними огням и перестали их замечать. Или просто предельно устали. Мы отошли в сторону, пропуская упряжку. С морд лошадей падала пена, их гнедые бока блестели от пота, таких усилий им стоила работа. Копыта разъезжались на предательских досках, но они все равно тянули ярмо, бережно понукаемые погонщиком, сидевшим верхом на самой крупной лошади из четверки. На задней паре ехал орудийный расчет. За повозкой шел офицер. Походка его была уверенной и быстрой, хотя и не совсем ровной. Когда он поравнялся со мной, я узнала в нем солдата, которого видела возле приемной палатки. Он увидел меня и остановился. Удивленно улыбнулся, и я поняла, что делаю то же в ответ. Мгновение спустя мы осознали, что на нас смотрят.

– Прошу прощения, сестра, – сказал он. – С манерами на линии фронта не очень.

В его голосе слышались смех и едва заметный след каледонского происхождения.

– Лейтенант Кармайкл, 9-й батальон, Королевский Шотландский полк, удивлен, но рад вас видеть.

Он протянул мне руку, и я ее пожала.

– Сестра Хоксмит. Меня прислали из ПППР в Сен-Жюстине, на помощь полевому госпиталю.

– А, вот как они это называют.

– Простите?

– Это не то чтобы госпиталь. Скорее улучшенный пункт первой помощи, если честно. Но вы, не сомневаюсь, именно та, кто нам нужен. Я вас сам отведу. Вам понравится начальник. Выглядит так, словно его малейшим ветерком сдует, но на деле – боец. Лучшего и желать нельзя.

Я пошла с ним рядом, хотя для этого пришлось замедлить шаг.

– Вам ведь нужно сейчас восстанавливаться, лейтенант. Ваша нога…

– С ней все в порядке, благодарю за заботу. Спринтером мне, возможно, и не бывать, но вереск я все еще могу топтать с рассвета до заката. Как по мне, неплохая проверка физической формы.

Он внезапно замолчал и поднял глаза к небу. Казалось, парень слышит нечто, чего не слышу я. В одно мгновение он повалил меня наземь и закрыл своим телом. Только упав на доски, я услышала приближающийся снаряд. Случайный обстрел был быстрым и безжалостным. Я зажмурилась и закрыла голову руками бессмысленным машинальным жестом, пока убийственный металл рассекал воздух и взрывался в нескольких ярдах от места, где мы съежились. Звук снаряда сменился криком лошадей. Мы с трудом поднялись. Трое солдат были убиты, они приняли на себя основную силу удара. Погибли, потому что им не повезло, а наша удача решила, что мы должны выжить, вот и все. Лошади в ужасе бились и рвались с настила, увлекая тяжелый груз в грязь. Одной в грудь попал кусок шрапнели, она безжизненно лежала на боку, а остальные три метались и кричали в илистой воде, доходившей им уже до брюха. Артиллеристы взобрались на гаубицу. Погонщик цеплялся за спину лошади, отчаянно пытаясь успокоить охваченное паникой животное. Его слова терялись в хаосе и шуме, лошади рвались, неистово пытаясь освободиться из топкой грязи, куда забежали.

– Вылезайте! – крикнул солдатам лейтенант Кармайкл. – Взбирайтесь по орудию!

– Надо отвязать лошадей, сэр! – ответил погонщик, наклоняясь, чтобы ухватить цепи и ремни, ушедшие под воду.

– Времени нет.

Лейтенант расставил других солдат живой цепью, чтобы добраться до артиллеристов, которые стояли на коленях на краю лафета; над жидкой грязью торчал лишь ствол орудия, его быстро засасывало.

– Оставьте лошадей, погонщик, это приказ! Сейчас же, пока мы еще можем вас достать!

Молодой солдат покачал головой.

– Нет, сэр! Не могу!

Вес утонувшего орудия быстрее увлекал обреченных лошадей в грязь. Их борьба была бесплодна. Через несколько мгновений над мутной водой виднелись только их головы; безумные глаза, расширенные розовые ноздри.

Лейтенант Кармайкл схватил стоявшую неподалеку приставную лестницу.

– Капрал, держите край, – велел он, выбрасывая лестницу вперед, поверх грязи.

Он лег на нее, распределив вес, и пополз к окаменевшему погонщику. Добрался до него, как раз когда бедную лошадь поглотила трясина. Мучительный стон сменился разрывающей сердце тишиной, которую тревожил лишь непрекращающийся грохот пушек. Офицер ухватил молодого солдата за руку и затащил на лестницу. Тот был слишком потрясен, чтобы сопротивляться, просто лежал рядом и трясся, пока орудийный расчет и двое других солдат вытягивали лестницу обратно в безопасное место. Лейтенант сел на доски и обнял всхлипывавшего парнишку, оба они были покрыты грязью, и слезы молодого солдата промывали чистые дорожки на его облепленном глиной лице.

Все спокойно возвращались к своим обязанностям. Погибшие лежали достаточно близко, чтобы их забрать и похоронить. Других потерь чудом не было. Лейтенант Кармайкл велел артиллеристам отвести погонщика обратно в расположение. Потом встал передо мной и взял меня за руки.

– Вы не пострадали? – спросил он.

– Я цела. Только уронила саквояж.

Я принялась озираться. Он заметил саквояж и поднял его. Взяв за руку, он повел меня по короткому настилу, ведшему к одной из траншей.

– Идемте, – сказал он. – Начальник госпиталя может еще немножко подождать. В землянке есть бренди.

Мы спустились по неровным и скользким ступенькам в траншею. Я удивилась, насколько она глубокая и узкая. Как может человек час за часом, день за днем, часто и ночь за ночью проводить в таком неприветливом, сыром, вонючем месте? Траншеи были длиной в сотни ярдов, но шли зигзагом, чтобы лучше защищать их обитателей от взрывов, так что виден был только небольшой отрезок впереди. От этого развивалась клаустрофобия, а защиты особой не было. В случае прямого попадания снаряда, вроде того, которое я только что видела, никакой надежды выжить ни у кого в траншее не было бы. Молодой солдат сидел на корточках перед крохотной печкой, полностью погрузившись в помешивание тушеного мяса в наспех сделанном жестяном котелке. Другой прислонился к мешкам с песком и тихо играл на губной гармошке. Мое внимание привлекло движение на земле. В мусоре копошилась крыса, самая огромная из всех, что я видела. Она была жирной, лоснящейся. Сперва я подумала, что это странно, зная, насколько скудны пайки на фронте и как ревностно охраняют продовольствие. Потом до меня дошла чудовищная правда. Этим тварям еды хватало. У них был неограниченный источник мяса, свежеубитого снайпером, или шквальным огнем, или пулеметом, мяса, лежавшего на пустошах «ничьей земли». Теперь я увидела: узкий проход кишел грызунами, на многих шерсть от грязи стояла иглами, на других запеклась кровь. Я почувствовала, что меня тошнит, и спустилась за лейтенантом по еще одному короткому лестничному пролету. В землянке было на удивление сухо, на полу лежали доски, разсместились четыре койки, шкафчик, а посередине – стол и стулья. Снаружи проникало мало света, поэтому с гвоздей в балках свисали два керосиновых фонаря, покачивавшихся с каждым содроганием атакуемой земли. Когда глаза привыкли к сумраку, я различила две фигуры: одна стояла у стола, вторая лежала на одной из нижних коек.