Читать книгу - "Невеста - Карина Демина"

— Зачем ты это говоришь?

— Хочу, чтобы ты задумался.

И отступил. Королева не стала разубеждать, но вытащила ленту из волос и подарила ветру. Тот подхватил, атласную, легкую, змеей скользящую над травяными покровами.

— Помнишь сказку о живой и мертвой воде? Вся вода рождается живой, но в мертвой больше силы.

— Поэтому ты убивала источники? Таких вот девочек, как она?

— А ты — мальчиков. — У нее всегда были ответы. — Когда отправлял на прорыв во имя короля. Жалел пехоту? Жалел… но жалость плохо уживается с долгом. И не было девочек, не было мальчиков, но были ресурсы. А еще цель, которая казалась достаточно великой, чтобы оправдать любые средства. Кстати, Оден… ты ведь и сам в какой-то мере ресурс. Главное ведь — не задумываться над этим, верно? Не задавать ненужных вопросов. Излишнее любопытство не простят даже герою… да и вообще мертвые герои куда как удобней живых. Там, куда ты идешь, понадобится сила… много силы.

— Я знаю, чего ты хочешь, но я не причиню Эйо вреда.

Еще несколько лент теряются в травах. И волосы, темные тяжелые волосы королевы рассыпаются, плащом накрывают узкие плечи. Даже руки прячутся в этих волосах. Она становится похожа на большую, мерзкого вида птицу, и белые ладони — те же птичьи лапы.

— У вас могут оказаться разные представления о том, что есть вред.

Она взмахнула руками, уже не руками — крыльями, с которых осыпались обсидиановые перья. Они полетели в лицо, целя в глаза, и Оден едва успел прикрыться руками.

Проснулся.

На рассвете, который научился ощущать так же, как ощущал закат или полдень. Эйо спала. Забралась под руку, прижалась к груди и еще вцепилась, точно боясь, что он вдруг встанет и уйдет.

Вереск. Мед.

И капля серебра.

Оден провел пальцем по тыльной стороне ее ладошки. Шершавая занозистая кожа, наверняка смуглая, потому что Эйо некогда думать о том, как уберечься от загара, от царапин и мелких ежедневных ран. И она уже отвыкла от той, прежней жизни, какой бы она ни была.

Ей нужен дом, надежный и каменный.

И сад — альва не сможет долго прожить взаперти.

Безопасность. Спокойствие. Защита.

В деревню она уедет, как же…

Оден, коснувшись теплого носа, сказал:

— Доброе утро, радость моя.

Ему хотелось бы увидеть, как она просыпается. Потягивается — это да, не понимая, насколько дразнит его. Зевает. Морщит этот самый нос, обгоревший на солнце и шелушащийся. Ресницы слипшиеся… темные? Светлые? Какого цвета ее глаза?

Сама она какова?

— Доброе утро, — ворчит… сонный вереск, пьяный мед. — Туман…

Прощальный подарок королевы?

— Не люблю туманы.

Оден знает. И еще ей не по вкусу ранние пробуждения. И лес после дождя, когда любое прикосновение вызывает водопад. И открытые пространства — она чувствует себя незащищенной.

Наверняка есть множество других вещей, которые она не любит.

Или любит, как сливки.

Придется ли ей по вкусу мороженое? Оден надеялся, что та лавка, в которой уже три сотни лет делали королевский пломбир, пережила войну. И рецепт, передававшийся из поколения в поколение, сохранен. А шоколад? Какой ей нравится? Исконный, горький, который принято пить, добавляя каплю коньяка… или новомодный, варенный с молоком и орехами?

В городе сотня мест, которые Оден хотел бы ей показать, но… какие из тех дверей он действительно сумеет для нее открыть?

— Какой-то на редкость мерзостный туман. — Эйо зевнула.

Именно. От него и мысли дурные, путаные.

И тошнит по-прежнему.

Лосиную Гриву он почуял издали: ветер донес аромат цветущего вереска. И сосновой живицы, что плавилась на солнце. Песка. Камней. Воды, пробиравшейся сквозь толщу гранита.

Звенел в поднебесье жаворонок.

Оден понял, что теряет разум. От тягучего, густого воздуха, от жара, запахов, самого этого места, которого он даже не видел.

Родник плеснул в лицо ледяными брызгами и спрятался под камни, чтобы выбраться чуть дальше и снова, подарив один-единственный глоток воды, уйти.

Он играл, дразнил, но, сдавшись, напоил-таки допьяна. Зубы заломило от холода.

— Догоняй! — За волосы дернули и отпустили.

Вода смеялась.

Вился след, вереск по вереску. Рядом. И чуть дальше.

Всегда на расстоянии вытянутой руки.

— Не поймаешь…

Она сама хохочет, Эйо, радость… его радость.

Не спрячется. Не уйдет.

Дикий хмель бродит в крови, как когда-то очень давно, когда Оден был свободен от долга, короля, войны… этот хмель заставляет забыть обо всем.

Оден, оставив погоню, падает на спину. Земля мягкая, и стебли вереска касаются щек, шеи, рук. Царапают и ласкают, делятся своим ароматом.

— Что ты делаешь, собака дурная? — Эйо подходит слишком близко и тоже оказывается на земле.

Теперь не уйдет. Она и не хочет, тянется сама, ловит губами губы. Смеется.

— Что ты со мной сотворила?

— Это не я, — шепчет, трется щекой о щеку, — это место такое… живое… Ты слышишь?

Нельзя не услышать.

И место, и ее саму. Сердце колотится быстро, нервно. И замирает на долю мгновения, стоит коснуться горячей оголенной кожи. Отпустить.

Поймать.

И удержать в руках. Больше нет места — только Эйо.

— Радость моя…

Она не ускользает, тянется навстречу. Неловкие прикосновения, через робость и страх. Нежность, которая только подхлестывает. И запах, изменяющийся, тяжелый, выдающий ее возбуждение.

Не спешить не выходит: иначе Оден сойдет с ума.

Он уже… но какая разница?

Все же Эйо в последний момент попыталась его оттолкнуть, уперлась ладошками в плечо, вытянулась струной… поздно.

И от обиды, неловкости, боли впилась в шею.

— Все уже, все… сейчас пройдет.

Она судорожно выдохнула и разжала зубы. На поцелуй ответила, но вряд ли услышала хоть слово.

Эйо перестала существовать, но появился источник чистой первозданной силы. Она вливалась бурлящим живым потоком, и Оден пил, глотал, захлебываясь почти и в то же время страшась упустить хоть каплю.

Сладкая.

Горькая.

Ледяная, как родниковая вода. И обжигающая до того, что он сам, того и гляди, вспыхнет. Подобная сила жила в открытых ранах Каменного лога, в его огне, в мучительном жаре, переплавлявшем каждого. Она оставалась в теле клеймом и даром.