Читать книгу - "Таня Гроттер и колодец Посейдона - Дмитрий Емец"

– Разумеется, нет. Просто розовых тумановв природе не бывает, как не бывает вообще собак, а бывают овчарки, левретки, французскиебульдоги и так далее. Существует три с половиной тысячи видов розовых туманов,каждый из которых уникален и имеет свое значение. Перепутать их так же опасно,как спутать ужа с гадюкой. Если мне не изменил хорошенький жикинскийносик, – а в ту ночь, увы, приходилось пользоваться именно этим допотопнымоборудованием! – наш розовый туман был с запахом серы и старых одеял,густой, со слабым искрением, чуть голубеющий при соприкосновении с луннымсветом, – сказал Шурасик и победоносно взглянул на Склепову. – Данныйвид тумана определяется в фолианте, как туман прошлых ошибок. Он относится кгруппе самых опасных туманов. Образуется в глубоких расщелинах с высокимуровнем остаточной древней магии, постепенно скапливается и каждые несколькостолетий поднимается наружу. Ну а куда его понесет дальше, зависит от ветра.Туман густой и рассеивается долго. Действует на человека и некоторых магическихсуществ. Призракам и нежити не страшен. Стоит сделать один лишь вдох – имагический туман начинает взаимодействовать с сознанием. Человек становитсяпрозрачным и неосязаемым, утрачивает телесность, окружающие его не видят. Длянего исчезает время, пространство, остаются лишь воспоминания. Мучительно исладко в одно и то же время.

– Так что там про воспоминания? –перебила его Шито-Крыто.

– У каждого взрослого в жизни естьразвилки дорог. Развилки, погребенные под опавшей листвой множества календарей.Развилки, где пути расходятся, где можно с одинаковой легкостью повернутьнаправо и налево. Выбрать любой путь. Человек выбрал, а теперь много лет спустяспохватился, что ошибся. Свернул не на ту дорогу. Понимаешь?

– Смутно, – сказала Шито-Крыто.

Шурасик быстро взглянул на Лену Свеколт. Тасидела за столом Сарданапала и задумчиво водила пальцем по мраморной пепельницеакадемика. Объясняя, Шурасик мысленно обращался только к ней. Поймут или непоймут другие – ему было неважно.

– Моменты, когда можно было сделать выбори пустить жизнь по другому руслу, кажутся теперь недосягаемо прекрасными. Хотябы потому, что невозможно вернуться туда, откуда ты однажды ушел. В решающиймомент – и это потом особенно терзает – одно слово, один жест, одно движение –и все, поезд жизни пошел по другому пути. Сказать «Да» вместо «Нет» или,напротив, сказать «Нет» вместо «Да». Или уйти, или не уйти. И вот человек потомвсю жизнь раз за разом возвращается памятью к этому моменту и совершает ТОТСАМЫЙ ПОСТУПОК. Это довольно обычное явление. Сознание с ним справляется. Вовсяком случае, пока ты не вдыхаешь туман прошлых ошибок. Тогда происходит полноерастворение и пленник тумана не может вырваться из своих воспоминаний. Онприкован к той мучительной минуте свой памяти, когда он ошибся. Вот почемупропали наши преподаватели. Они остались в прошлом.

– А мы почему уцелели? – спросилаТаня.

– На подростков эта магия нераспространяется. У нас все сплошное будущее. Прошлого особенного и нет. А сУсыни и Горыни чего взять? Какие у них роковые ошибки? Сожрали СеребряноеКопытце в бульоне, а могли сделать шашлык? Тоже мне развилка бытия! «Esseoportet ut vivas, non vivere ut edas! [6]« – как могбы сказать Танькин дед, – отмахнулся Шурасик. Он, как видно, былневысокого мнения о богатырях-вышибалах.

– А возможность вернуть наших преподов измира несбывшихся желаний существует? – спросила Таня.

Шурасик осмотрел свой большой палец иосторожно откусил заусенец. Критично осмотрел результат и еще раз куснул палец.

– Об этом в «Книге магических туманов»ничего нет. Хотя я лично склоняюсь к тому, что стоит принести искупительнуюжертву. С древней магией это иногда прокатывает. Даже чаще всегопрокатывает, – заметил он.

– Жертву? Кровавую? – спросил ГлебБейбарсов. Спросил довольно спокойно. Видно, воспитавшая их ведьма неотличалась большой сентиментальностью.

Шурасик покачал головой.

– Не факт. Лучше что-нибудь из предметов,принадлежавших Сарданапалу, Медузии, Поклепу… Что-то такое, что имеет отношениек развилке их памяти. К той занозе, которую они никак не могут извлечь. Такаяжертва может оказаться искупительной.

– Значит, ты предлагаешь собрать ихмагические перстни и бросить в колодец Посейдона? – спросил Кузя Тузиков.

– Зачем же перстни, Тузик? Не думаю, чтоони страдают из-за перстней. Опять же перстни им пригодятся в дальнейшем… Намнужно хорошо подумать, каким образом мы можем проникнуть в их грезы. Укого-нибудь есть идеи? – Шурасик поднял голову и вновь меланхоличновернулся к созерцанию своего большого пальца. Кажется, только две вещиинтересовали его в этом мире – палец и Лена Свеколт.

Пипа внезапно вскочила, замахала руками иоглушительно взвизгнула.

– Знаю, знаю! Черные Шторы! Они вечноподзеркаливают самое заветное! Если уж Гробыне вчера снилось, что Бейбарсов…

– Закрой кран, Пипенция! Это был простокошмар! – зашипела Склепова.

– Кошма-а-ар? Ничего себе кошмар! Апочему тогда он… – начала дочка дяди Германа.

Гробыня оглянулась на своих купидонов.

– ПИПЕНЦИЯ! Еще раз только заикнись оБейтарелкине! Узнаешь, что такое русская магфия!

Пипа примирительно подняла руки.

– Ладно, ладно, молчу… В общем, ЧерныеШторы могут нам помочь! Надо вначале приволочь их сюда, в кабинет академика, ипосмотреть, что получится. А потом, если сработает, поочередно обойти комнатыПоклепа, Меди, берлогу Тарараха и так далее! – резюмировала она.

– Si melius quid habes, arcesse velimperium fer! [7]– проскрипел перстень Феофила Гроттера. Это был первый случай, когда онодобрительно отнесся к словам Пипы.

– Ну-с, кто мне поможет снять Шторы?Пошли, Бульончик! – позвала Пипа, обнаружив, что желающих нет.

Генка Бульонов вздохнул. Он уже привык, что,когда кому-нибудь из девушек Тибидохса нужно перетащить чемоданы, перенести сэтажа на этаж диван или передвинуть шкаф, носильщиком оказывается именно он,Бульон. Зато, как только в воздухе начинают носиться слова «вечер» и«свидание», все оказываются глухо заняты, простужены или не в настроении. Вотони, расценки женской дружбы!

Бульонов встал и поплелся за Пипой, котораябодрым колобком катилась по коридорам Тибидохса.