Читать книгу - "Темный лорд. Заклятье волка - Марк Даниэль Лахлан"

— Что это такое?

— Кикеон, тот, что готовили наши предки, — сказала ста­руха, — на сирийской руте.

Старуха со Стилианой уселись у жаровни, невидимые в тем­ноте друг для друга и для Беатрис, и затянули вполголоса:

— Та, которую называют Гекатой, та, у которой множество имен, та, которая разрезает воздух и сияет в ночи, с тремя голосами, с тремя головами, с тремя лицами, с тремя шеями, богиня трех дорог, та, которая несет негасимое пламя в трех чашах, защищает по ночам необъятный мир, та, перед кото­рой демоны дрожат от страха и склоняются бессмертные бо­ги. Подчиняющая и подчиненная, подчиняющая людей и сти­хии, повелевающая хаосом. Славься, богиня!

Эти слова Беатрис вовсе не понравились. Она сосредото­чилась на молитве, принялась умолять Христа помочь ей, спасти ее душу. Однако с места она не сдвинулась — она жаж­дала откровения.

Старуха бросила что-то на угли, и они вспыхнули.

— Я сжигаю во имя тебя эту траву, богиня лекарственных трав, что бродит по горам, богиня перекрестков, подземелий и ночи, повелительница адской тьмы, страшная и безмолвная.

Беатрис поняла, что то и дело крестится.

— Ты, что находишь пропитание среди могил, в ночи и темноте, в вечном хаосе, никто не скроется от тебя. Ты му­ченье, справедливый суд и возмездье. Ты, змеями окружен­ная, пьющая кровь, несущая смерть, разрушительница, по­жирающая сердца.

Беатрис закашлялась и упала вперед, встав на четверень­ки. Из носа у нее текло, в горле совсем пересохло.

— Пожирающая плоть тех, кто умер до срока, дающая го­лос горю и сеющая безумие, прими мою жертву, приди, дай мне ответ. Говорить ли нам о том, о чем нельзя говорить? От­крыть ли нам тайну, какой нельзя открывать? Произнести ли слова, какие нельзя произносить?

Огонь вдруг снова ярко запылал, Беатрис попыталась под­няться, но ее тело как будто приросло к полу.

— Пошли нам откровение, — звучали слова, — открой на­ши глаза, прогони тьму, госпожа, бродящая в ночи, светлая Селена.

Из-за тучи вышла луна, полная, яркая, гораздо ярче, чем когда-либо доводилось видеть Беатрис, как будто светилу на­доело так долго прятаться во тьме, и теперь от радости осво­бождения оно сверкало в два раза сильнее.

Когда она снова поглядела перед собой, оказалось, что она уже не на крыше. Она была на том самом речном берегу, ку­да переносилась во сне, но не на тропинке у стены, а в густом лесу рядом с ней. Стилиана и Арруда сидели на земле непо­далеку, обе они сжимали в руках по маленькой свечке. В ле­су что-то ворочалось и шумело. Какое-то животное, решила она. В ней зародилось странное новое чувство, нечто среднее между осязанием и слухом, и животное в лесу полыхало жа­ром и сопело, как будто жар и сопенье были одно и то же.

— Как же я узнаю ответ? Как узнаю, чего он добивается?

Стилиана с Аррудой ничего не отвечали, лишь смотрели в пустоту.

Беатрис нестерпимо хотелось бежать из леса. Потому что здесь рядом было не только это шумное животное. Она под­нялась. Она ничего не видела, лишь деревья и темноту; луна застряла в ветвях, и ее собственные руки слабо светились в лунном сиянии. Беатрис двинулась вперед, раздвигая ко­лючие ветки. У нее за спиной кто-то есть. Она обернулась. Никого. Ей хотелось вернуться на тропинку, пойти к малень­ким огонькам на стене, посмотреть, горят ли они до сих пор. Почему-то это было особенно важно.

Река впереди сверкала, словно выложенная серебром до­рога. Она направилась к воде, цепляясь одеждой за репьи, царапая и обдирая кожу о колючки.

В лесу у себя за спиной она слышала шорох. Она продира­лась вперед с трудом, ребенок даже в этом мире грез мешал двигаться.

«Ты идешь к источнику». Голос прозвучал в ушах, больше похожий на шелест деревьев, чем на голос человека.

— Я буду противиться судьбе!

«Ты сама судьба. Назови свое имя, Верданди».

— Я не знаю такого имени.

Мудрые девы

оттуда возникли,

три из ключа

под древом высоким;

Урд имя первой,

вторая Верданди, —

резали руны, —

Скульд имя третьей;

судьбы судили,

жизнь выбирали

детям людей,

жребий готовят[21].

Внутри что-то шевельнулось, и на этот раз не ребенок. «Тот знак». Он подкрадывался и припадал к земле, вгрызал­ся во внутренности, словно волк.

Беатрис пошла по тропинке. Впереди послышались шаги. Это оказался мальчик, подросток, тот, который приходил к Луису во дворец.

Он подходил к стене со свечами с противоположной сто­роны, но остановился, заметив ее.

— Ты тоже здесь, госпожа, — проговорил он, указывая на стену. — Задуть твой огонек?

Вокруг мальчика, подобные образам, мелькающим на гра­нице сна и бодрствования, — едва заметные, то возникаю­щие, то растворяющиеся, похожие на призраки, — кружи­лись и сверкали знаки. Она узнала их: это северные руны, похожие на те, что любили вырезать воины отца, но только эти руны были не на дереве, они были сотканы из воздуха, света и огня.

— Кто ты такой?

— Я не знаю. Я знаю, что делаю здесь, но кто я такой, я не знаю.

— Это ты приходил во дворец к моему мужу.

— Да, меня зовут Змееглаз. Это, совершенно точно, одно из моих имен, хотя я начинаю подозревать, что имеются и другие.

— Как это?

— Внутри меня кое-что есть, такие живые существа. Они проснулись, когда я обратился к Христу. Теперь я крещеный. Меня крестили в воде, а потом я сам крестился в крови свя­щенника, чтобы добавить святости. Разве я не святой теперь?

— Я пришла сюда за ответами. Кто тот человек, которого мой муж спас из Нумеры? Что означает это почерневшее не­бо? И все эти смерти?

— Три вопроса. Подходящая цифра для бога. Я знаю толь­ко один ответ.

— Который?

— Смерти ничего не значат. Мне так захотелось, вот и все.

— Так это ты сделал?

— Да. Я пришел туда в своих грезах и задул свечи. Люди умерли. Сейчас я вижу четыре огонька, один маленький при­надлежит твоему ребенку. Здесь с тобой есть кто-то еще?

— Да.

— Покажи их мне.

— Они в лесу.

— Кто?

— Две женщины. Они привели меня сюда.

— Пожалуй, мне нет нужды видеть их, чтобы убить. Вот! — Он придвинулся к стене и задул один огонек. Он под­нес руку к уху. — Не слышу, чтобы кто-то упал. Я задую еще одну свечу, а ты слушай. Если, конечно, в следующий миг ты сама не упадешь. Интересно, если я убью ребенка, тебя это тоже убьет? Гм...