Читать книгу - "Дикие персы - Вадим Панов"

— Оставайся, — махнул рукой конец. — Будем считать, что ты наш пьяный бред.

— Галлюцинация, — высказал медицинское предположение брат Ляпсус.

— Бред.

— Разве мы его наговорили? Нет, мы его увидели, а значит, он галлюцинация.

— Ты можешь ампутировать себе занудство?

— Рука не поднимается.

— Только я чего-то икаю, — предупредил одноглазый. — Наверное, поф столом профуло.

— Ты чего там прятался, кстати? — поинтересовался эрлиец. — Крефиторы замучили?

— Я сам кого хочешь замучаю, — с пьяной уверенностью отозвался Кувалда. — Тем более — ик! — за феньги. — Он постепенно осваивался и в совсем недалёком будущем должен был стать по-дикарски развязным, но пока держал себя в руках. — А поф стол я от офиночества упал: верных воинов ряфом не оказалось, вот никто и не поффержал.

— А чего один бухал?

— Нафо было пофумать.

— О позолоченной фуражке?

— И о ней тоже, — честно признался одноглазый. Хлебнул ещё коньяка и вдруг пустил слезу. — Кожаный китель отстроченный — ик! — орфена с брюликами, «казаки» с золотыми пряжками, поф фуражкой — шёлковая банфана… Мля, я буфу красив, как сумка с феньгами, но что фарить, мля? Ик! Что фарить? — Полный бокал коньяка отправился в недолгий путь к великофюрерскому желудку. — От меня все ахнут! А пофарка нет.

— Рыдать нельзя, — строго произнёс Птиций.

— Я не рыфаю.

— На себя посмотри.

— Что я себя — ик! — не знаю, что ли?

— Всю скатерть промочил.

Ляпсус хмыкнул, благодаря этому Кувалда сообразил, что управляющий сказал что-то обидное и, шумно подобрав сопли, пообещал:

— Я сейчас в тебя из пистолета выстрелю — ик! — и скажу потом, что ты с фырой в пузе сразу рофился.

— Тебе никто не поверит, — махнул рукой конец.

— Почему?

— Потому, что с дыркой в пузе я должен был тогда умереть ещё раньше.

— А я скажу, что тебя некромант злобный пофнял и зомбем фержал.

— Хватит бредить.

— А ты прекращай тогфа всем тут рассказывать — ик! — что я рыфаю тут.

— Здесь нет никого. — Конец зевнул. — Некому рассказывать.

— А этот? — Кувалда кивнул на эрлийца.

— Этот тебе не этот, — пробурчал брат Ляпсус, пытаясь распилить на закуску обнаруженное под стулом яблоко. — «Этот», между прочим, ведущий хирург Московской обители, и тебя, придурка, раза три уже штопал, между прочим, а в следующий раз могу плюнуть…

— Не нафо.

— …прямо туда, где зашивать надо…

— Не нафо!

— …и ты от перитонита загнёшься, — мстительно закончил эрлиец.

— Мля, Ляпсус, я вефь сказал, что извиняюсь — ик! — переполошился великий фюрер. — И ты вообще не этот!

— То-то же.

Ведущий хирург довольно улыбнулся и так качнулся на стуле, что едва не опрокинулся. К счастью, управляющий успел подхватить летящего на паркет приятеля и вернуть его в вертикальное положение.

— Ты бы лучше меня не бултыхал, — со смиренной вежливостью попросил эрлиец. — Дело в том, что перегрузки вызывают дурноту.

— Здесь ещё не убирали, — хихикнул Птиций.

— Ты отдаёшь мне город на разграбление?

— Для друга не жалко.

— Выпьем?

— Охотно.

Эрлиец попытался наполнить бокалы, но из опустевшей бутылки не пролилось ни капли.

— Э-э…

— Кончилось?

— Да.

— А ведь была почти полная…

Двадцать шесть с половиной секунд приятели глядели друг другу в глаза, а затем синхронно повернули головы на шумное причмокивание. Смешанное с не менее шумным прихлёбыванием. Великий фюрер торопливо допивал коньяк, опасливо косясь единственным глазом на недовольных собутыльников.

— Пусть он что-нибудь скажет, — предложил эрлиец.

— Я не обезьянка, — обиделся Кувалда. — Ик! Я не стану говорить по приказу!

— А кем ты себя считаешь? Мне научно интересно.

Великий фюрер многозначительно икнул, вытер тыльной стороной ладони губы и не нашёл ничего лучше грубости:

— Заткнись.

— Ты когда-нибудь лечил Шапкам депрессию? — осведомился у приятеля Птиций.

— Только лоботомией. — Эрлиец задумчиво повертел в руке десертный нож. — Я ведь хирург.

— У меня есть ятаган, — предупредил одноглазый.

— Ты его при входе сдал, — хихикнул конец, извлекая из-под стола свежую бутылку.

Диалог о способах лечения депрессии изрядно забавлял управляющего, а вот Кувалда воспринял его предельно серьёзно.

— Вилкой зарублю — ик! — но лоботомии не фамся.

— Не дастся он… — презрительно протянул Ляпсус. — Да ты понятия не имеешь, сколько надо заплатить, чтобы такой специалист, как я, занялся твоей вшивой лоботомией. Тем более в походных условиях. — Эрлиец получил в руку бокал, но продолжал разглядывать нож. — Без электрической пилы…

Монолог был прерван перезвоном хрусталя.

— Кто тебе мою лоботомию фоверит? — пробормотал дикарь, с завистью наблюдая за тем, как в докторскую глотку рывком уходит порция коньяка.

— То есть шкуру твою штопать можно, а голову нет?

— В голове у него депрессия, — напомнил Птиций.

— Почему — ик! — в голове? — не понял великий фюрер.

— А где? — заинтересовался врач. Даже изрядное подпитие не мешало эрлийцу заниматься любимыми научными исследованиями. — В каком месте у тебя особенно сильная депрессия?

Кувалда поразмыслил, прикинул, что его беспокоит в первую очередь, постеснялся признаться и вынужденно согласился:

— Фа, в голове, — а затем, решив усилить впечатление, добавил: — И ещё мозг.

— Какая прелесть! — не сдержался эрлиец. — «И ещё мозг»!

— Ляпсус!

— А что ещё?

— Тихо! — велел Птиций и повернулся к дикарю. — Из-за чего депрессируешь?

— Галопируешь! Ха-ха-ха…

— Ляпсус.

— Есть повоф.

— Грассируешь… — Последняя доза коньяка оказалась, очевидно, лишней.

— Что за фигня?

— Планируешь.

— Пусть он замолчит, а то ничего не скажу.

— Ляпсус!

Но медицинское светило не слышало ничего, кроме собственного остроумия.

— Фонтанируешь!

— Кувалда, он молчит.