Читать книгу - "И оживут слова. Часть I - Наталья Способина"

— Думешь, я просто могла записать то, что уже случилось? — медленно проговорила я в его плечо.

— Я не знаю, но так может быть.

Почему-то подобная мысль даже не приходила мне в голову. Я возомнила себя творцом этого мира. А что если Альгидрас прав, и все гораздо проще?

— Я все равно должна рассказать Радиму. Я просто с ума схожу от того, что он заботится обо мне, а ее уже нет.

‒ Вот этого делать не смей! — Альгидрас отстранился от меня, сильно сжав мои плечи. — Он не поверит. А если поверит, это его убьет! Ты просто не понимаешь, что для него Всемила.

Альгидрас смотрел на меня напряженно, все еще сжимая мои плечи.

— Мне кажется, ты немного преувеличиваешь, — осторожно ответила я. — Не знаю, было ли так до плена, но Всемилу здесь не любят. Все шушукаются за моей спиной. Жена Улеба выставила меня из их дома. Наверное, не все было гладко. Я не понимаю, неужели Радим этого не видит?

— Скажи, а если близкого тебе человека не любят другие люди, шушукаются за его спиной, выставляют за ворота, он перестает быть твоим близким? — прищурившись, спросил Альгидрас, и мне внезапно стало стыдно.

Я была так зла на Всемилу за то, что мне приходится здесь терпеть, что совсем забыла об этой стороне вопроса.

— Нет, конечно. Я не говорю, что Радим не будет горевать о сестре. Я имела в виду… Мне просто показалось, что она была… — я подумала, что все же есть вероятность того, что между Альгидрасом и Всемилой была большая и светлая любовь, и осторожно произнесла: — сложным человеком. Не просто же тут так все… А про Радима… Это уже случилось, Альгидрас. Мое молчание ничего не изменит и ее не вернет. К тому же он воин. Он столько раз видел смерть. Для него это по-другому! Да он сам ничего не сделал, чтобы помешать девочке, взошедшей на погребальный костер! И ты, кстати, тоже. Ты стоял вместе со всеми и смотрел!

Альгидрас покусал губу, посмотрел в сторону, а потом негромко ответил:

— Смерть — это всегда смерть. Воин ты или нет.

Он посмотрел мне в глаза, и я поняла, что сейчас мы говорим уже не о Всемиле и не о Радиме. Я задумалась: видел ли он смерть своих близких или хванские боги были к нему милосердны, и он просто об этом от кого-то узнал? Ведь был же у него род. Значит, были родители, может быть, братья, сестры, любимая девушка… Только я уже знала, что это так и останется для меня загадкой. По какой-то причине я не видела его прошлое так, как видела прошлое семьи Радима, а спросить напрямую у меня просто не повернулся бы язык. Девятнадцать — это все-таки ужасно мало, особенно когда речь идет о потерях. Я только от всей души надеялась, что он все же не видел, как гаснет жизнь в дорогих ему людях.

— Либо ты привыкнешь к этому миру, либо лишишься разума, — нарушил тишину Альгидрас. — И я тебе ничем не помогу. Ты не должна менять этот мир. Ты даже очутиться здесь не должна была…

Его голос звучал очень тихо. Словно он не должен был произносить эти слова. Как будто что-то ему мешало. Я вдруг почувствовала озноб. Что-то похожее уже было, когда Радим пришел навестить меня в первый раз в дом Добронеги и я боялась быть узнанной. Словно ткань мироздания снова натянулась.

— Но я уже здесь. Прядущие меняют судьбу… — произнесла я, нервно поежившись от звука собственного голоса. — Я ведь правильно тебя поняла? Ты думаешь, что я ‒ Прядущая?

Он неохотно кивнул.

— И чью судьбу меняю я? Радимира?

Он не ответил, но я чувствовала, что угадала.

— И ты не шутишь, когда говоришь, что если я скажу ему о Всемиле, это его убьет?

— Нет.

— А если он сам поймет?

Альгидрас отрицательно качнул головой.

— Но я же другая! Сколько ей было лет?

— Весен или зим!

— Не занудствуй! — я сбросила его руки с плеч.

— Восемнадцать.

— Восемнадцать? Ты только что сделал мне комплимент! Я старше!

— Плен... Вон княжич ребенком за несколько дней поседел.

— Хорошо… — медленно произнесла я. — Но в остальном? Неужели мы так похожи?

— Э-м… Ну… Всемила была… чуть… больше, — взгляд Альгидраса сполз куда-то в район моей груди, а потом метнулся к лицу.

Напряжение отпустило меня так внезапно, словно где-то порвалась струна. Я едва не расхохоталась, потому что сконфуженный Альгидрас — это было то еще зрелище. Я готова была поклясться, что он покраснел.

— Девятнадцать — это у вас много лет, говоришь? Совсем взрослый?

В ответ он привычно сморщил переносицу, и я поймала себя на мысли, что меня жутко умиляет эта его привычка. А потом он изобразил вежливую улыбку и, сказав «Доброй ночи», сделал вид, будто собирается уходить.

Я перехватила его за рукав и вернула на место. Он мне это позволил.

— А ты… прости, не мое дело, но у вас же тут рано женятся, ‒ выпустив его рукав, произнесла я. ‒ Ты…

— У меня не было жены. Детей тоже не было. В Свири у меня нет невесты. Жены, как сама понимаешь, — тоже. Из семьи — семья Радима. И я буду при Радиме до тех пор, пока это будет нужно.

— Зачем ты мне все это говоришь? — растерялась я.

— У меня уже был похожий разговор. Так что лучше скажу все сразу, чтобы не тратить всю ночь.

— Разговор был со Всемилой?

Он коротко кивнул.

— Слушай, я понимаю тебя, но я — не она.

— Порой похоже.

— Ну, ты же сам хотел, чтобы было похоже, — нервно усмехнулась я.

Альгидрас лишь тяжело вздохнул.

— Расскажи про Помощницу Смерти, — попросила я.

Он нахмурился, словно не понял, и я пояснила:

— Она что-то сказала тебе про меня.

— То же, что ты сказала мне.

Мое сердце подскочило.

— А она может сказать Радиму?

Альгидрас медленно покачал головой, глядя мне в лицо.

— Они не с людьми. С ними никто не говорит.

— Но ты же говоришь.

— Ты видишь меня? — внезапно спросил Альгидрас, вглядываясь в мое лицо. Я поежилась от его взгляда.

— В каком смысле?

— Так, как остальных здесь.

Мое сердце пропустило удар. Я вдруг сразу почувствовала, что под распахнутую куртку задувает холодный ветер, что ступни в домашних туфлях окоченели, услышала шумное дыхание Серого у наших ног и треск сверчков вокруг. Словно реальный мир, который я не замечала в течение нашей беседы, вдруг стал проявляться и обретать черты. И вот сейчас в невозможно ярком лунном свете лицо Альгидраса выглядело застывшим слепком, точно скульптура какого-то древнего божества. Нет, оно не было красиво. Его не хотелось коснуться или запомнить. На него быстро страшно смотреть, потому что каждая черточка впечатывалась в память, и я почему-то знала, что и через десятки лет не избавлюсь от этого образа. Говорят, так происходит с теми, кто увидел хотя бы раз улыбку Моны Лизы. Ее любят ругать на расстоянии и насмехаться над репродукциями, но стоит хоть раз увидеть… Я не видела улыбки Моны Лизы, но в тот миг я поняла тех, кого она не отпускает.