Читать книгу - "Дурман для зверя - Галина Чередий"

— Да сколько можно сидеть тут? — раздраженно прошипела невесть откуда взявшаяся еще невидимая Алана, когда я медленно выплыл из забытья в очередной раз. — Скука смертная, и воняет…

— Замолчи, девочка! — О, а вот это невозмутимое звучание принадлежало моей матери.

— Мы торчим тут уже вторые сутки. Я устала. У меня полетела к чертям куча дел. Неужели мне не могут позвонить, когда Захар наконец придет в себя и его хотя бы как-то помоют, что ли. Вся эта вонь невыносима!

— Не глупи, Алана. Мы еще никогда не были ближе к достижению нашей цели, чем сейчас. Когда мой сын очнется, его невеста, рыдающая от счастья и ночей не спавшая у его постели, должна быть первым, что он увидит подле себя. Мужчины ценят заботу и преданность.

А еще эти самые мужчины бывают весьма признательны, когда им не морочат голову и не стараются навязать «истинное счастье», сотворенное чужими умелыми ручками и придуманное чужими мозгами.

— Вашей цели, София. Твоей и моей матери. Я никогда не была уверена, что всего этого хочу… с ним.

Перед моим вялым мысленным взором предстало видение двух раскормленных, с яркой блестящей шкурой змей, покачивающихся друг перед другом в угрожающих позах и брызжущих повсюду ядом.

— Нашей! — отрезала госпожа Уварова. — Прекрати вести себя как эгоистичная мелкая засранка, Алана! Ты должна понимать, что родиться чистокровной самкой метаморфа — это не только великая честь, но и огромная ответственность. Мы — высшая раса в мире примитивных людей и этих двуипостасных недооборотней, но раса почти вымирающая. И на нас лежит миссия сохранить наш вид от исчезновения и в чистоте.

Ну-ну, такие разговоры я слышал частенько до тех пор, пока не стал жить отдельно.

— О да, ваш сын явно чрезвычайно озабочен именно этой миссией, и раньше в открытую с девками одноразовыми, а теперь еще постоянную себе завел.

— Что поделать, — родительница вздохнула горестно, и я бы рассмеялся, если бы мне подчинялась хоть одна мышца в теле. — Мужчины — они намного примитивнее нас в определенном смысле и склонны стремиться к сиюминутным удовольствиям. Но с возрастом или в экстремальных ситуациях прозревают и начинают понимать, кого на самом деле следует ценить. Так что просто сиди и терпи, деточка. Терпение — самое главное и лучшее качество достойной женщины.

— Я уже заметила, как он ценит хоть что-то во мне, — прошипела Алана, огрызаясь. — У меня нюх не отказал еще. Он весь пропах этой мелкой шлюшкой, причем в обеих ипостасях. Этого запаха даже кровь с лекарствами не перешибает. С какой стати я должна тут сидеть и изображать наивную идиотку, когда прекрасно понимаю, где он был и с кем и по чьей вине почти убил себя!

Аяна! Боль прошибла, поджигая каждую нервную клетку, врезаясь в меня, как тот проклятый, едва не сбивший насмерть грузовик.

Я взревел, резко садясь и распахивая глаза. Рядом запищали приборы, раздался женский удивленный вскрик.

— Сыночек! Захарка! — ударило в оба уха стереоэффектом притворной радости. Ладно, может, в случае с матерью оно было и натуральным, но мне сейчас не до анализа чьей-то искренности и уж тем более не до обдумывания только что услышанного. Ведь, по сути, ничего нового не узнал, чуял же уже некоторое время интуитивно, что все вокруг меня и псевдопарности закручено на материнской извечной приверженности идее чистоты метаморфовской крови.

— Где?.. — прокаркал и тут же закашлялся от сухости в горле.

— Вот! — кинулась ко мне Алана со стаканом с трубочкой, но я отвернулся. Пить хотелось едва ли не до смерти, но что-то из ее рук — да ни за что больше! Хотя альтернатива в виде матери тоже ничем не лучше.

Зыркнул на свои почему-то непомерно тяжелые ноги — в гипсе по самую задницу, вдохнул поглубже — вся правая сторона — сплошная боль, да и рука с той стороны закована в белый плен. Алана облачена во что-то бледно-голубое, мать в идеально облегающем строгом сером костюме. Она терпеть не может серое — пришло отчего-то на ум. Но серый все же лучше, чем черный, да?

Дверь распахнулась, и в палату влетел парень в зеленоватом халате и шапочке. Медперсонал, слава тебе господи.

— Воды… принесите… — приказал, игнорируя охотно предлагаемое обеими женщинами, что щебетали, не умолкая, и раздражающе мельтешили.

Парень явно был понятлив, так что, глянув косо на моих посетительниц, ушел, не обращая внимание на заявление госпожи Уваровой, что они тут сами уже справятся.

— Сыночек, ты, может, нас не узнаешь? — спросила она вкрадчиво, пока я собирал свои воспоминания, как пазл.

Милютин забрал мою кукляху? Она не пострадала? Мне удалось отшвырнуть ее вовремя из-под колес той фуры, но я понятия не имел, что было дальше. Ее могло ударить на встречке, если я недокинул ее до обочины. Она могла опять рвануть куда-то, ничего не соображающая от действия транквилизаторов. Урод! Чем он думал, пугая так девчонку сразу после первого переворота?! Разве нормальный отец так поступит? Вообще хоть какой-то отец? Рискнуть жизнью родного существа ради… чего? От него буквально перло ненавистью в мой адрес. И она была какой-то заразной, как хренов вирус, что сразу зацепил и меня, вытащив наружу такую ярость, что я толком и не помню ни конца того проклятого разговора, ни того, как сам обернулся. Только багровую сплошную пелену перед глазами и дикую потребность крушить и причинять боль всем, до кого в состоянии дотянуться.

— Захар, это я, мама, а это твоя любимая невеста Алана, — продолжила наседать родительница, начав осторожно поглаживать меня по голове.

— Вижу. — Я не отстранился от ее прикосновения, ведь как бы там ни было… не так часто они от нее и доставались в осознанном возрасте.

Медбрат или доктор вернулся с бутылкой воды, и я кивком попросил ее откупорить. Пил жадно, игнорируя боль внутри при каждом вздохе.

— Это же клиника Ливентайна? — на всякий случай уточнил, переведя дух.

— Да, — подтвердили хором все присутствующие.

— Сколько дней я здесь?

— Третьи сутки, — ответил парень.

— Тогда почему я все еще в гипсе?

— Захар, твои травмы были очень тяжелыми, — не дала и слова сказать мать медику. — Это мы настояли на том, чтобы гипс не снимали раньше времени — слишком много переломов. Молодой человек, вы можете быть свободны.

Ясно, госпожа Уварова решила, что чуток полежать мне беспомощным, пока они меня обрабатывают, не помешает. Эх, мама-мама, и злиться-то на тебя не выходит — понимаю же, что с твоей колокольни ты вроде как добро мне делаешь и печешься о всеобщем благе.

— Стоять! Снимайте это! — поднял я руку, пресекая всякие возражения обеих дам. — Меня Милютин привез?

Мать как будто воздухом подавилась, а парень только кивнул, почти с опаской покосившись на нее. А мне не нужно было и смотреть, чтобы ощутить флюиды страха и злости, что она стала излучать.

— Кого еще? — продолжил я допрос медика. Теперь злостью запахло и от Аланы, но ее чувства сейчас — последнее, что я стану принимать во внимание. Да, я козел, ставь на мне уже эту печать окончательно, «любимая невеста», и уходи уже к чертям — обоим же легче только станет.