Читать книгу - "Крепость души моей - Андрей Валентинов"

Окружную расчистили. О трагедии напоминало немногое: с десяток обгорелых машин в кювете, да еще опрокинутый «Богдан». Возле автобуса стоял ангел в гавайке. Носком сандалии он пинал мелкие камешки. Ударяясь о стекла и металл, камешки издавали сухой, неприятный стук.

– Нет, – сказал он, когда я приблизился.

Я повернулся и побрел обратно.

– Стой…

Он оставил забаву с камешками и обошел меня по кругу. Вспомнился «Вий». Бедняга Хома Брут очерчивал круг мелом, чтобы его не погубила нечисть. Остаться в ангельском круге? Все погибнут, а я… Впрочем, Хоме его круг не сильно помог.

– Гордый?

– Нет.

– И впрямь… Глупый?

– Пожалуй.

– Просить будешь?

– Да.

– За себя?

– Нет.

– А вот это зря.

Что-то в его голосе было не так. Я вслушался и понял. В словах, произносимых ангелом, напрашивалась издевка. Насмешка. Язвительность. Ничего этого в сказанном не было. Он был внимателен и доброжелателен. Просто добро и желание он понимал по-своему.

– Почему зря?

– Спасаются в одиночку. На жалость давить будешь? Готов, значит, положить жизнь за други своя…

– Иди ты к черту, – сказал я.

Он засмеялся. Лучше бы я промолчал. Этот смех…

– Есть у ангела два крыла, – речитативом протянул он. – Слева – белое, справа – черное… Это хорошо. Это правильно. Тебе каким махнуть?

– Почему там никого нет? – я указал вперед.

– Там?

Мы оба посмотрели вдоль трассы. Сквозь воздух, способный стать бетоном и металлом. За преграду, остановившую поток машин. Дальше, где воздух был воздухом, а люди не отсчитывали минуту за минутой в ожидании конца.

– Ну да. Там же безопасно. Почему там не торчат зеваки? Наблюдатели? Представители Красного креста? Военные?! Да кто угодно… Боятся?

Я вспомнил, что над городом за все это время не пролетел ни один самолет. Даже инверсионных следов не было. Впору было поверить, что планета опустела, что мы – не первые, а последние.

– Спасаются в одиночку, – повторил он. – Поправка Ноль? И не надейся.

Я пожал плечами:

– Ерунда. Бессмыслица.

– Притча, – возразил он. – Хорошо, уговорил.

– В каком смысле?

– Встань, возьми жену бывшую твою и дочь вашу, и мужа жены бывшей твоей с детьми их. Встань и иди, чтобы не погибнуть тебе за беззакония города. Доволен?

– Прямо сейчас? – выдохнул я.

Ангел сел передо мной на асфальт.

– Зачем сейчас? Приди сюда перед рассветом судного дня. Можно на машине, так проще. В одну влезете?

Я посчитал в уме:

– Влезем. У них восьмиместный Hyundai…

– Ну и славно. Не бойся, тут никого не будет. Даже если соберутся толпы, для тебя никого не будет. Скатертью дорога…

Он скрестил ноги по-турецки:

– Я спрашивал, доволен ли ты?

– Погоди, – сказал я. – Бывшая без мамы не поедет. И потом Алёна… Я не могу без Алёны. Давай так: Алёна едет вместе с нами. И мама бывшей… В салоне восемь мест, они влезут. Еще одно свободное останется.

Он молчал.

– Ну хорошо, пусть Алёна едет вместо меня. Ладно?

– Мама бывшей тоже вместо тебя?

– А так можно?

– Нельзя. Вот видишь, ты уже недоволен. Ты просил, я согласился, и ты недоволен. Зачем вам жить, таким?

Теперь молчал я.

– Вам дай палец, по локоть откусите, – размышлял ангел, наматывая на палец край гавайки. – Так ты весь город захочешь вывезти. Репка за дедку, бабка за внучку… Отказать? С другой стороны, я пообещал. Будет по слову моему: возьми жену бывшую твою и дочь вашу, и мужа жены бывшей твоей с детьми их. Все, конец списка. Жду за час до рассвета.

– Бывшая без мамы не поедет, – уныло повторил я.

Думать про Алёну не хотелось. Не думать – не получалось.

– Поедет, – заверил ангел. – Побежит. Полетит. И вот еще…

Он похлопал по асфальту: садись, мол.

– Как пересечете черту – спасайтесь, – сказал он, когда я опустился напротив. – Спасайте души свои; не оглядывайтесь назад и нигде не останавливайтесь в окрестности сей. Понял?

Я кивнул.

– Ничего ты не понял. Я вас знаю, кто-нибудь да оглянется. Наобещаете с три короба и солжете. Нет, мы теперь умные. Сделаем иначе: ты и захочешь, а не оглянешься. С чадами и домочадцами. И будет по слову моему…

– Это как? – спросил я.

– Жизнь свою помнишь? – сказали из-за спины. – В городе сем?

Я чуть шею не свернул. Сзади стоял ангел в костюме.

– Помню… Что, забуду? Уйду и забуду?

– Зачем же? Помни на здоровье. Только помнить будешь, как чужую. Без любви, без ненависти, без зависти и лишних сантиментов. Чистая, стерильная память. Никакой плесени.

– Это как? – повторил я, обмирая.

– Обнуление души до равнодушия. Это и значит: не оглядываться. Факты, события, люди – останутся. Связанные с ними страсти – угаснут. Говоря вашими словами, исчезнет чувственная оболочка памяти. Вы ведь притч не понимаете, разучились…

– Начнешь заново, – добавил ангел в гавайке. – На новом месте приснись жених невесте. Не волнуйся, успеешь всякого барахла накопить. Тебе еще жить да жить. Все, иди. Не испытывай ангельского терпения.

Я встал. Сделал шаг прочь, другой, третий. Оглянулся:

– Но почему я? Почему вы предложили это именно мне?

– Семнадцать, – ответил ангел в костюме.

– Что?!

– Ты семнадцатый. Мы предлагаем это каждому семнадцатому.

«Какой же ты все-таки идиот,» – звучало в его ответе.