Читать книгу - "Бег по лезвию клинка - Влад Стрикс"

Марио и в самом деле смачно плюнул на пол… Подумал, растер плевок ногой и внимательно уставился на Малковица. Тот занервничал, лицо пару раз дернулось. Я его понимаю, поскольку очень даже неприятно, когда на тебя смотрит тип, привыкший убивать, а главное умеющий и любящий это делать.

— Хотите забрать некоторых в свою тюрьму? Да подавитесь! Только потом не удивляйтесь, что ваше шоу перестанет служить тем целям, для которых предназначено. В жопе все окажетесь… И вы, и Олаф, и многие другие.

— Игра не шоу, а показательное наказание преступающих нормы и правила, установленные в нашей Республике, — вякнул было Малковиц. — Люди на деле убеждаются, что…

— В чем там они убеждаются? — ехидно вопросил Холбик. — Старина, тут все свои и не стоит выплевывать на нас ту словесную жвачку, что преподносится существам у телеэкранов. Игра — один из надежнейших способов поддержания существующей системы отношений в обществе. Ею пугают всех, кто отклоняется от прописанных норм, и делают это крайне успешно. Не веди себя плохо, а то будешь не смотреть на Игру, а участвовать в ней.

— Вы еще скажите, что Игра это инструмент принуждения, как старые тюрьмы!

— Да, Малковиц, да. Кстати, и ваш Остров Боли по сути своей есть страх и ужас. Пусть по сравнению со старыми тюрьмами это курорт, но живущих в настоящем времени он страшит не менее, а то и более, чем средневековые казематы тех, кто жил тогда. А Игра… Аналог смертной казни. Случаев, когда участники выживали, не слишком много. Кстати, мы ведь сами решали, когда и кто должен остаться, так что не корчите из себя белую овечку. Не к лицу это вам. Хотя наша Игра не только страх, но еще и возможность для остальных людей не идти против норм, правил, законов!

В ответ на эту высокопарную чушь Марио и Холбик откровенно заржали, ну а Олаф ограничился злобной усмешкой. Я их понимал, причем очень даже хорошо — нет ничего хуже, чем выслушивать заправилу, насквозь пропитавшегося ханжеством и притворством, но по сути своей такого же, как они.

— Бросьте, Малковиц, бросьте эти ваши излияния, — рыкнул Марио. — Шестнадцать лет я состою в Гончих и последние три года возглавляю их. Кому как не мне знать, кто мы и что мы есть такое. К нам тянутся все те, кто иначе станет большой головной болью для вас. Если человек не Гончий, то он или участник Игры, или постоялец вашей тюряги. Ну… это я про определенную категорию людей, сами понимаете. Кстати, к тут присутствующим это тоже относится. Все четверо из нас тоже… сильно отличаются от обычных людей и все, за исключением Малковица, не собираются скрывать это.

— Ты отвлекся от темы, Марио.

— Извини, Гард, возвращаюсь. Сделайте Игру пресной, и тогда ваша модель государственного устройства не рухнет, но один из камней в основании вы выбьете. А где одна прореха, там и другие появятся. Уберите оттуда тех, кто способен убивать, и тогда… Помните, что была одна такая забава, где на арену выпускали быка и люди убивали его при помощи холодного оружия.

— Да, и что с того?

— Но это же очевидно! — не разделил Марио недоумения своего собеседника. — Эта забава мигом утратила первоначальную популярность, когда быков стали выпускать одурманенными, под воздействием всяких разных препаратов. Они заботились о людях, исключая возможный риск. И чем это закончилось? Даже последним идиотам стала ясна искусственность зрелища, и на трибунах остались лишь убогие садисты, боящиеся собственной боли и обожающие чужую. А такие все трусы и ничтожества.

— Слушайте, Малковиц, слушайте, вам дело говорят, — недружелюбно оскалился Олаф. — Уберите из Игры тех, кто может оказывать сопротивление, и тогда вы уверите всех в том, что она всего лишь блеф. Потом это еще сойдет, но сейчас рано, наши зрители еще не настолько отупели.

— Не все из них…

— Верно, Марио. Хоть я тебя и сильно не люблю, но ты умен. Да и часть Гончих разочаруется, потеряв вкус к охоте. Обратимся к специалисту… Что сделают такие, как ты, если поймут, что нет тех ощущений? Неужели примут все как есть?

Оскал… Словно пасть хищного и абсолютно безжалостного зверя распахнулась перед собеседниками гончего, показав, что шуточки с ним лучше не шутить. Страшная, очень опасная и практически не контролируемая личность.

— Тогда мои ребятки станут вашим ночным кошмаром, Малковиц. Вашим… Всех тех, кто стоит на вершине и так любит чувствовать себя в безопасности. Гард подтвердит, он такой же, как я, только более лощеный. Но троньте его любимую Игру, он сразу же вцепится вам в самое сердце и сожрет его сырым, с аппетитом причавкивая. Мы с ним звери, которых не приручить, можно только кормить и развлекать, чтобы бросались не на всех подряд, а на врагов. Отнимите радость дарить смерь, и мы возьмем ее сами!

— Вы ничего не сможете! Армия, полиция, служба социоэтики…

— Детки, которых кормили молочком и манной кашкой, — презрительно скривился Марио. — Они не знают, что такое кровь на руках, поднимающаяся от кончиков пальцев до локтя. Медленно, постепенно, стирая все ваши нормы и правила. Теплая кровь, которая не греет, но притягивает. Это наша суть, мы убиваем, чтобы жить, и живем, чтобы рисковать. А вы? Спрятались за картонные стены гуманизма и думаете, что теперь в безопасности. Ха! Рассказывайте это друг другу и тем лопухам, которые называются у вас добропорядочными гражданами… А нас не трогайте, даже не думайте идти поперек!

Маска была сброшена… Нет, я не имел в виду самого начальника Гончих, он, как мне показалось, сроду не давал себе труда скрывать что-либо. Я насчет Гарда Холбика, почуявшего, что его хотят в чем-то ограничить. И куда только делся имидж холеного респектабельного столпа общества? Да прямо под хвост первой же пробегающей мимо собачки. Теперь это был брат-близнец Марио… Малковиц, казалось, проглотил язык от изумления и шока или же просто засунул его себе в задницу и решил притвориться ветошью. Ну а Олаф оказался гораздо более рассудителен, хоть и был несколько иной породы.

— Холбик, Марио, не стоит так близко воспринимать слова нашего дорогого Малковица. Поверьте, никто из нас не собирается ограничивать Игру без вашего согласия. Это НИКОМУ не нужно.

— Хочется верить, — протянул уже успевший вновь набросить на себя маску Холбик. — Игра, а значит, и Гончие по сути своей единственная отдушина, которая не дает всей вашей системе взорваться изнутри.

— А давление в котле на пределе…

— Верно, Марио. Только всяким там малковицам невдомек, что нельзя построить государство, где нет войн, преступности, смертей… просто жизни вне правил. Это даже Серлафсон понимает, хотя и не в восторге.

— Понимаю… Поэтому и существуют Игра, Остров Боли и еще несколько подобных структур. Я прагматик, господа, в отличие от других, кого все больше на вершине власти. И я боюсь, что все это рухнет в скором времени с таким треском…

— …что пингвины на далекой льдине пукнут и спляшут фокстрот, — заржал Марио. — Умный ты мужик, Олаф, но нет в тебе той злости и твердости. Убить сможешь, но потом мучиться будешь. Висишь себе на границе между моим миром и этой бледной немочью и никак не решишься сделать последний шаг.