Читать книгу - "Подменыш - Ольга Богатикова"

Люба замечать, будто с дочерью происходит что-то неладное. Помню, говорила она мне: «Смотрю я на нее, теть Паш, и не могу понять, моя эта девочка или нет. Вроде – моя. И глаза мои, и нос мой, только уши и волосы Васины. А потом она как на меня взглянет! Глазенки ее становятся черными, как ночь, а взор таким острым, таким строгим, словно это не ребенок годовалый, а древняя старуха. И кажется мне, будто эта старуха видит меня насквозь. Будто знает все мои тайны и все мои мысли». Так-то, Матюша.

Соседка замолчала, а перед моими глазами, как вспышка, встала яркая картина.

…Я сижу на жестком высоком стуле в незнакомой избе. На ее стенах висят пучки сухих трав, а на окошке сидит большой серый кот. Мама, всклокоченная и жутко рассерженная, ходит взад-вперед по комнате, а рядом со мной стоит незнакомая бабушка в черной юбке и синем платке.

– Что за выродка ты мне принесла, Марья? – кричит ей мама. – Забирай его обратно, а мне верни мою настоящую дочь!

– Это и есть твоя настоящая дочь, – спокойно отвечает бабушка. – Теперь она такая.

– Такая?! Ты понятия не имеешь, какая она! Она страшная! Жуткая! Непонятная! Ее глазами на меня смотрит сама преисподняя! Это существо не может быть моим ребенком!

– Тем не менее, этот ребенок твой, – так же спокойно повторяет старушка. – Да, Матрена действительно изменилась. А чего ты хотела, Люба? Она две недели провела среди жителей Нави. Тот, кто побывал за границей нашего мира, прежним уже не будет. Мы сделали большое сложное дело – спасли ее душу. Однако теперь на ней стоит навья печать. Мир нечисти для нее так же реален, как наш. Уже сейчас она видит и знает то, что никогда не увидим и не узнаем мы. Из Матрены вырастет сильная умелая ведьма. Навь и Явь сами откроют ей свои секреты. Эту девочку ждет великое будущее, Люба. Поверь, ты еще будешь ею гордиться.

– Гордиться? – на лице матери появляется отвращение. – Значит так, Марья. Если тебе нравится этот подменыш, забирай его себе. Воспитывай из него ведьму, гордись его успехами, делай что хочешь. Я к нему больше не подойду. Я его боюсь и жить рядом с ним не желаю!

– Ты с ума сошла, Люба? – голос старушки холоден, как лед. – Матрена – твоя дочь! Твоя! Как можешь ты так гадко о ней говорить? А забирать ее к себе я не стану. Ты ее родила, ты ее и воспитывай.

– Хорошо, – голос матери тоже становится ледяным. – Тогда я отдам ее в приют. Я еще молода. У меня еще будут дети – обычные, нормальные дети с нормальными глазами и без всяких там колдовских печатей…

Я тряхнула головой, отгоняя от себя видение.

Говорят, с возрастом детские воспоминания у людей стираются. Остаются отдельные эпизоды, и не понятно, реальны они или нет. Я же на сто процентов уверена: разговор матери и деревенской ведьмы был на самом деле.

Я знаю это наверняка, потому что моя память сохранила еще один интересный эпизод.

…Я сижу на чьих-то коленях. Большая мягкая рука ласково прижимает меня к чьему-то теплому телу, а другая заботливо кормит чем-то сладким и вкусным. Вокруг стоит толпа – много веселых улыбающихся людей. Их лица кажутся размытыми. Единственное, что я вижу ясно и четко – это глаза. Множество зеленых и черных глаз окружает меня со всех сторон.

– Какая она маленькая!

– Какая хорошенькая!

– Так бы зацеловала ее с ног до головы!

– Корми ее лучше, Малаша! Пусть станет большой и красивой.

Мою макушку нежно целуют чьи-то губы.

Внезапно толпа исчезает. Меня обдувает горячим воздухом, а перед лицом появляются еще одни глаза – большие, желтые, с длинным кошачьим зрачком. Тот, у кого я сижу на коленях, крепче прижимает меня к себе.

– Хороша, – негромко произносит мелодичный мужской голос. Он звучит так холодно, что мне становится зябко. – Но слишком уж мала. Когда за ней придут, вернешь ее родителям.

По мягкой руке проходит волна дрожи.

– Но господин…

– Ты слышала меня, Малаша? Ребенка надо отдать.

– Но я… Как же…

– Не переживай, – в холодном голосе слышится усмешка. – Скоро она вернется к нам сама…

Я снова тряхнула головой.

– …она и правда умнее Маньки оказалась, – вновь донесся до меня голос бабы Паши. – А уж как людей пугала – страсть. Идет, к примеру, Иван Николаевич от Кабарихи, несет в кармане пол-литру, а Матрена ему говорит: «Вылей, дядь Вань, свое пойло. Ты от него сначала ослепнешь, а потом помрешь». Иван Николаевич, конечно, заругается, но поллитру выльет. Потому что Усовой перечить себе дороже. Ни разу она в таких делах не ошибалась. Или, например, начнет Егоровна жаловаться, что у нее голова болит и давление скачет, а Матрена ей травяной отвар поднесет, какие-то слова над ним пошепчет, и у Егоровны боль, как рукой снимет.

– Разве это плохо? – удивился Матвей. – Девушка вам помогает, а вы ее ругаете. Еще и обзываете по-всякому.

– Так-то Матрена, конечно, молодец. А ругаем мы ее, потому что боимся. Тут уж волей-неволей задумаешься: что будет, если она милость сменит на гнев? Представляешь, Матюша, какую страшную гадость может учинить эта ведьма?

Если б да кабы, да во рту росли грибы…

Я поморщилась и вышла из-за сарая на дорожку.

– Добрый вечер, соседи.

Матвей при виде меня улыбнулся, Прасковья Петровна вздрогнула.

– Здравствуй, Матренушка, – нарочито ласково сказала она. – Куда это ты собралась на ночь глядя?

– В баню. Я сегодня полдня наводила в доме чистоту и теперь грязная, как кикимора.

– Так ведь на дворе вечер, Матрена, – удивилась соседка. – Какая может быть баня? Ты ее до полуночи топить будешь.

Я пожала плечами.

– После полуночи в баню ходить нельзя, – заметила баба Паша. – Обдериха осердится. Полночь – это их с банником время.

– Вы правда считаете, что мне стоит этого бояться? – усмехнулась я.

Соседка бросила на Матвея выразительный взгляд.

– Что ж. Беседуйте, не буду вам мешать, – я улыбнулась и пошла дальше.

– Легкого тебе пара, Матренушка, – едва слышно пробормотала мне вслед Прасковья Петровна.

***

До бани я добралась в сумерках. К этому времени небо окрасилось в синий цвет, все вокруг поблекло и потемнело, зато в лесу во все горло распевали птицы.

В старом колодце, расположенном за деревенской околицей, я набрала воды, достала из кармана электрический фонарик. В бревенчатом домике не было электричества, и мне не хотелось налететь в темноте на лавку или удариться головой об дверной косяк.

В бане оказалось тихо, холодно и пыльно.