Читать книгу - "Под Золотыми воротами - Татьяна Луковская"

— В достатке живут, — шепнул Могута, — сколько хорошей доски даром на заборы извели.

— Так на пути с восхода сидят^[37], чего ж не жировать, — отозвался кто-то из воев.

Площадь перед большой церковью бурлила народом, очевидно, с окрестных вервей сбежались и другие вороножцы узнать о намерениях незваных гостей. Любим следом за Горяем остановился у большой деревянной церкви, повернулся к распахнутым воротам и, скинув шапку, неспешно с достоинством перекрестился на надвратную икону Николая Чудотворца.

Справа от паперти взгляд невольно выхватил стайку разряженных девиц. Разрумяненные красавицы, перешептываясь и хихикая, бросали на пригожего чужого воеводу любопытные взгляды. Для этих глупеньких «свиристелек» он был просто статным зеленоглазым красавцем, невдомек им, дурехам, что сейчас решается судьба города, и вот он, Любим, не дрогнув, может отдать приказ убивать их отцов и братьев.

И лишь одна девица, бледная как полотно, напряженно вглядывалась в чужака, хмуря соболиные брови. В ее больших глазах-озерах застыл страх и какое-то непонятное пронзительное отчаяние. А дева была чудо хороша: приятная округлость лица, немного курносый носик, губы, цвет шиповника, зовущие сорвать поцелуй, богатая светло-русая коса, небрежно перекинутая через плечо, в золотистых прядях озорничали солнечные искорки. На миг, всего на мгновение, глаза встретились, Любим не удержался и, улыбнувшись, едва-заметно подмигнул насупленной ладушке. Но та побледнела еще больше и отступила за спины подруг. «Эх, такую бы на сеновал, да охаживать понежнее, чтоб разомлела». Мысль потекла куда-то не туда…

— Не отставай, — раздался над ухом злой окрик Горяя.

«Не время о девках думать, не время!» Любим, ускоряя шаг, продолжил путь к терему посадника. Ох, не хотелось молодому воеводе быть врагом для этих горделивых и одновременно простодушных людей, и без того живущих у степняков под боком. «Надо решить дело миром. Каков он, их посадник Тимофей?» Своего боярского брата Военежич повидал немало, многие из них имели руки, охочие до серебра. Ежели и посадник здешний таков, так даже и лучше. Князь Всеволод тайком выдал из казны на посулы, Любим был готов и на подкуп.

К онузскому посаднику очень лепилось слово «благонравный»: благонравное, наполненное видимым спокойствием, вытянутое с тонкими чертами лицо, благонравно расчесанные на пробор седые свинцового отлива волосы, благонравно сложенные на коленях сухие руки, и даже осанка с немного подавшимися вперед сутулыми плечами и та благонравна. Еще не древний, но уже старик, Тимофей Нилыч производил впечатление отца большого семейства, с заботой и тревогой взирающего на своих чад — рассевшихся вдоль рубленных стен гридницы бояр и нарочитых мужей. «Показное напустил али и вправду радетель?» — пронеслось в голове у Любима. Одет посадник был просто, даже аскетично, лишь начищенная до блеска хитро скрученная серебряная гривна сияла холодным светом, указывая на статус хозяина.

— Мы всегда рады гостям, — зазвучал его мягкий моложавый голос, — но и с врагами говорить умеем. С чем вы, суздальцы, к нам пожаловали?

— Выдайте, кого ищем, и уйдем с миром, — решил не темнить Любим.

— С чего ты, воевода, взял, что он у нас?! — вместо посадника рявкнул Горяй.

— Выдайте, и уйдем, — не обращая внимание на выпад «петушка», как можно тверже повторил Любим.

— Нет у нас его, али ты глухой на оба уха? — продолжал горячиться петушок.

«Ведет себя больно нахально, уж не сын ли посадника, а может зять?»

— «Его», говоришь, — громко повторил за Горяем Любим, — стало быть знаете кого?

— Никого нет, — раздосадовано поджал губы «петушок».

Посадник молчал, в выцветших светло-голубых глазах Любим прочел глубокую усталость. «Нет, этот посулы брать не станет».

— Послушайте, — немного повысил голос владимирский воевода, — наше войско вам видно, вон стоит как на ладони. Я не таюсь, мне нужен князь Ярополк Ростиславич.

— Мы под рукой князя нашего ходим, — посадник расправил сутулые плечи. — Поспрошай об том в Рязани, прикажет светлый князь наш, так пойдем искать тебе Ярополка, али еще кого.

— Князь ваш в нашем порубе сидит, и старший сын его там же, коли вы о судьбе их радеете, выдайте мне Ростиславича.

По гриднице пошел гул, очевидно еще не все вороножцы знали о печальной судьбе Глеба.

Посадник медленно встал, привлекая к себе внимание.

— Где искомый вами Ярополк мы не ведаем и помогать вам его искать не станем, пока об том из Рязани повеление не придет. То наше последнее слово. В Рязань шлите.

«Упрямый старикашка!» — про себя в сердцах выругался Любим.

— Тогда к осаде готовьтесь, — холодно проронил он.

— Больно испугали! — опять влез в разговор Горяй.

— Я не пугаю, а как есть все говорю. Стоит ли ради изгоя жен да детишек под стрелы наши подставлять? Коли выдадите, так никто вас не осудит.

— Шлите в Рязань, — упрямо повторил посадник.

— Да как вы не понимаете?! — вдруг заорал Любим, и голос его гулким эхом полетел вдоль гридницы. — Даже если вы отобьетесь, и мы здесь все поляжем, Всеволод Юрьевич с большим войском придет, гореть земле вашей, слышите, гореть!!! — он обвел разъяренным взором притихших вороножцев. — Этого добиваетесь?!

— Шлите в Рязань, — пламенный напор Любима разбился о каменную непреклонность посадника.

Переговоры провалились. Надеялся ли Любим так, с ходу, добиться желаемого? Скорее нет. Отправляясь в Онузу, он знал, что сразу пробить стену вряд ли удастся, но все равно, глотая свежий речной воздух и оглядываясь на удаляющийся темный сруб города, владимирский воевода ощущал досаду. Что теперь? Действительно идти на штурм?