Читать книгу - "Последние дни. Том 2 - Тим Пауэрс"

Доктор Арментроут сознавал: ему исключительно повезло, что он смог выбраться из задымленной квартиры и вернуться на улицу, к автомобилю и Лонг-Джону Бичу до столкновения с этой весьма непостоянной женщиной…

День начался вполне благоприятно, а вот последние полчаса вылились в безоговорочное поражение.

Поздно вечером в минувший четверг его «БМВ» цвета морской волны наконец-то свернул с 280-го шоссе на Джуниперо-Серра-бульвар и по Седьмой добрался до «Парнассуса», медицинского центра Калифорнийского университета, где попросил пару знакомых замолвить за него словечко по телефону; в результате ему разрешили «присмотреть» за находившимся неподалеку, в Твин Пикс, домом некоего невролога, который проводил творческий отпуск в Европе.

Оказавшись в пустой вилле, он прежде всего перенастроил на свое имя автоответчик. Затем также поспешно изготовил ксерокопию чистого бланка находившегося поблизости тюремно-психиатрического учреждения общего режима «Пасифика», изменил на нем номера телефонов и факсов на домашние номера отсутствующего невролога, напечатал на нем запрос на перевод туда Лонг-Джона Бича и отправил по факсу в больницу «Роузкранс»; для правдоподобности он затребовал историю болезни Бича со всеми приложениями: записями ежедневного наблюдения, психосоциальной характеристикой, планом лечения, финансовые данные, правовое обоснование. Он только надеялся, что в домашнем факс-принтере невролога хватит бумаги. Лонг-Джон Бич проходил по параграфу «53–58» и находился на полной опеке, но «опекун» старика с самого начала был фиктивным, поэтому можно было, ничего не опасаясь, вписать туда выдуманное имя, которое доктор отлично помнил.

Затем Арментроут позвонил в больницу «Роузкранс» и сообщил, что с данного момента пребывает в отпуске. Он объяснил, что временно будет консультировать в медцентре университета в Сан-Франциско, и напомнил, что никогда не брал полагающиеся ему шесть недель ежегодного отпуска. Исполнять свои обязанности он назначил другого врача, пожилого фрейдиста. Никто не спорил с ним (впрочем, он был уверен, что так и будет, ведь главный психиатр может позволить себе поступать как сочтет нужным).

К собственному изумлению, он понял, что смущен тем, как обманывает доверие коллег, нарушает правила – и не только потому, что рискует карьерой и, если попадется, возможно, пойдет под суд и получит суровый приговор. Он и психиатром-то стал прежде всего из благодарности за то, что такие же люди когда-то избавили его от чувств вины и стыда, и сейчас он сожалел о необходимости обмана гораздо больше, чем когда-либо сожалел об убийстве пациента.

Чтобы не тратить попусту время в ожидании звонка от Омара Салвоя, составлявшего часть личности Пламтри и обещавшего звонить на сотовый, Арментроут отпечатал листовку и разослал копии во множество баров, магазинов пляжных принадлежностей и парков по всему городу: «ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ЗА ИНФОРМАЦИЮ» – гласила шапка листовки, а ниже располагались фотографии Кута Хуми Парганаса (старый школьный снимок, тот самый, который был размещен на рекламных щитах в Лос-Анджелесе в девяносто втором году, когда мальчик неожиданно исчез) и Анжелики Антем Элизелд, того же года, взятая из газеты (к сожалению, на ней Анжелика была запечатлена с открытым ртом и зажмуренными глазами). Далее он напечатал номер телефона отпускника-невролога и предоставил остальную работу автоответчику.

Указывать номер своего сотового телефона не было никакого смысла – он звонил почти непрерывно: очевидно, все выжившие из ума призраки, имевшиеся в стране, горели желанием поговорить с ним – они угрожали, или рыдали, или просили у него денег, или требовали, чтобы он отвез их в Мексику. Однако ему приходилось отвечать на каждый звонок, потому что по этой линии звонил Салвой, а в последние пару дней, устав от безумной болтовни Лонг-Джона Бича, Арментроут время от времени даже не обрывал связь и вступал в бестолковые разговоры с дебильными «эфемеридами», как их называли старые писатели. Они, безусловно, были в большей степени чем-то несущественным, нежели сущностями.

А женщина, на которую он сейчас смотрел, была, безусловно, сущностью.

Этим утром телефон невролога зазвонил, и Арментроут, сняв трубку, выслушал несколько фраз. Некий старик звонил из телефона-автомата в конференц-центре «Москон» и настойчиво требовал обещанных денег. Арментроут приехал на место, заплатил ему пятьдесят долларов, после чего старик сказал, что женщина и мальчик, изображенные на листовке, а также еще двое мужчин живут в квартире на улице Лапу-Лапу, в квартале оттуда.

И похоже, старый доносчик не обманул. Когда Арментроут, экипировавшись в свои неуклюжие доспехи из двух манекенов, ворвался в названную квартиру, люди, по-видимому, только что сбежали в окно. Посреди комнаты стояли один на другом два дымящихся телевизора, выкрикивавшие ему какие-то безумные предостережения, как неопалимая купина – Моисею. Перед тем как покинуть комнату, он прошел мимо телевизоров на балкон, но, хотя манекены, с которыми он был сопряжен, похоже, спонтанно дергались, пока он стоял там на ветру и измороси, он так и не увидел никого на улице внизу.

И поэтому он побрел обратно вниз по лестнице и вышел к машине. Лонг-Джон Бич устал ждать на заднем сиденье и вышел, чтобы помочиться на бампер – к счастью, потому что, как только Арментроут открыл рот, чтобы заорать на однорукого старика, он понял, что всего в ярде от Лонг-Джона Бича и него самого кто-то стоит.

Арментроут подскочил от испуга и изумления, привязанные к плечам манекены синхронно дернулись, потому что мгновением раньше на этом месте никого не было. Неведомо откуда взявшимся пришельцем оказалась поджарая темнокожая женщина в потрепанном платье пепельного цвета, и заговорила она на французском, которого он совсем не понимал. В свете серого дня ее лицо менялось, как в эпизодах на киноэкране: оно было молодым, с яркими глазами, а в следующий миг делалось пожеванным старостью. Арментроут сразу сообразил, что в глаза ей смотреть не следует.

– No habla Français^[5], – хрипло выговорил он. «Это призрак, – сказал он себе. – Настоящий призрак, стоящий возле моей машины на тротуаре улицы в Сан-Франциско». Его рубашка вдруг сделалась липкой от пота, а головы и руки манекенов беспорядочно болтались, потому что его собственные руки, лежавшие на рычагах под их зелеными пиджаками, отчаянно тряслись.

– No habla Français, – эхом откликнулся Лонг-Джон Бич, шагнув вперед и ткнувшись все еще распухшим носом в наружное ухо манекена, находившегося по правую руку от Арментроута, – сегодня. Без бабулиных пирогов, как сказал один малыш. Мадам забыла, что мы с ней договорились сегодня вечером играть в паре.

Мерцающая женщина пялилась на четыре головы перед собой – в ее приоткрытом рту то появлялись, то исчезали зубы – и определенно не могла толком понять, кому какая из них принадлежит. Арментроут старательно смотрел в сторону, чтобы не встретиться с ней глазами, но когда ее взгляд мельком скользнул по нему, он почувствовал, как направление его внимания пошатнулось под тяжестью ее необузданной чувственности, и содрогнулся, осознав, что в этот момент был очень близок к смерти: однажды во время сеанса групповой терапии он увидел, как пациент встретился глазами с призрачной фигурой, которая слонялась по лужайке уже несколько дней после случившегося в больнице самоубийства, и призрак исчез в то самое мгновение, когда пациент рухнул со стула замертво.