Читать книгу - "Бабы строем не воюют - Елена Кузнецова"

Собраться-то Анна собралась, и голос тверд был, а сказала вовсе не то, что задумала:

– А ты, дядька Филимон, видать, с тем ратником дружил?

– Угу… дружил.

– И бесед у вас с ним о бабьей доле много было…

– С чего ты взяла?

– Ну как же… видно же… ты так женщин понимаешь и всякие…

– Дура ты, Анюта, хоть и боярыня! Баб понять нельзя! – неожиданно рявкнул Филимон и добавил уже спокойнее: – Они и сами себя не понимают.

Анна вздернулась, собираясь возмутиться, но привычно окоротила себя. А потом Филимон ошеломил, будто обухом по голове:

– Женщин не понимать – их любить надо! Всех! За то, что они женщины. Всех до одной сначала любить, а потом… ну всякие вы бываете: и дуры непроходимые, и язвы зловредные, и неумехи косорукие и… всякие, одним словом. Но это – потом, а сначала вы женщины, кои любви, ласки и сочувствия достойны по сути своей, от рождения и до последнего мига! Вот так! Тогда и понимать ничего не нужно – само все понятно. Тогда и зла на вас меньше бывает, тогда и правоту вашу видно становится, тогда и помочь вам, защитить или просто приятное сделать, слово доброе сказать – в радость.

«Батюшки-светы! Вот это да! Это ж сколько лет он в себе такое хранил?! И ведь не расплескал!»

– Любая, слышишь, – Филимон хрястнул по столу кулаком, – любая… самая злыдня, самая уродина, самая… да что хочешь, хоть немного, но любви достойна. Не плотской, не… как и сказать-то? Не обыденной, а такой… ну любви и поклонения, как продолжательница рода, как хранительница очага, Светлыми… гм, да! Светлыми Богами на стезю сию направленная, для того и созданная! Любить… Да подите вы все! – Филимон вдруг озлился. – Все, Анька, заботу я твою понял… Подумать надо, хоть до завтра. Пошел я.

Филимон, тяжело опираясь на столешницу, с кряхтеньем поднялся, простучал клюкой к выходу и хлопнул за собой дверью так, словно тут его незнамо как обидели. Арина вздрогнула и принялась сметать ладонью в горсть крошки от разломанного кренделька. Потом замерла и, уставившись на Анну, почему-то шепотом сказала:

– А ведь он про себя рассказывал. Ну… про ратника-то того.

– Да догадалась я! У него четверо старших явно не от одной женщины родились, больно разница в возрасте маленькая.

– А как же он женился-то, с четырьмя-то?

– На вдове с двумя малышами… один, правда, помер потом. Она ему еще троих родила, но один тоже помер. Так что своих у него только двое из семерых.

– А как же… он сказал, что убит в бою…

– А и убит. Был десятник из лучших, в полусотники прочили, а теперь калека с клюкой, даже в обоз негодный. Человек выжил, а ратник умер.

– Рассердился-то как… Мы же ничего…

– Не на нас. На себя. Заветное вырвалось, сам, видать, не ждал… Мужи от такого не то что сердятся – звереют, случается. Как же, слабость явил, душа обнаженной предстала. Ох мужи, мужи…

– А…

– Хватит! Ступай!.. Да обижаться не вздумай, не до разговоров мне… И упаси тебя бог кому-нибудь про сегодняшнее…

– Да что ж я, не понимаю…

– Вот и ступай.

Арина ушла, унося в горсти крошки кренделька, а Анна еще долго сидела, навалившись локтями на столешницу.

«Вот и поговорили. Хорошо, если обойдется, а если нет? Боятся мужи такой откровенности, слабостью считают: не дай бог, потом кто-то напомнит, злым, грязным или просто равнодушным к сокровенному притронется – убить запросто могут. Придет ли Филимон на совет в другой раз? Теперь точно знаю: именно такой муж мне для совета и нужен. А вдруг испугается, что мы бабьми языками… Ведь и вовсе из крепости уехать может. Или нет? ТАКОМУ мужу бабьи языки не страшны, да и бабы с ним будут… не знаю… бережно, как с младенцем, чтобы ничем и никак… Вот ведь, кто бы мог подумать – воин седобородый, а такое…»

В дверях Анна запнулась, остановилась, развернулась назад и оглядела светелку.

«Кабинет… Чертог волшебный, что преображает и хозяина, и того, кто к нему зашел. Будто бы и жизнь здесь другая, не такая, как за стенами, и люди тут иными становятся. Эх, Анька, чудеса, да и только!

Нинея Мишаню зачаровать не может… Да он сам кого хочешь, даже если и нет его рядом, одной только обстановкой, которую создал…

А вот завести себе такой же кабинет да привести туда Нинею, а самой сидеть за таким вот столом, грамотки читать, что-нибудь еще такое же делать… А не развеются ли чары волховские? Икону бы еще вон в тот угол да лампадку затеплить… И приходи, Великая Волхва, с боярыней говорить! Нет тут твоей силы, иная здесь жизнь!»