Читать книгу - "Драконье лето - Ольга Силаева"

— Спросить. И я не уверен, хочу ли.

— О Квентине?

— О Мареке.

Я, наверное, побледнела, потому что он мягко покачал головой. Дескать, да, предательница ты, Лин, и наверняка получишь свое, но бояться не надо, не надо…

— Так случилось, что маги и те, кто их коснулся, живут двойной жизнью. — Эрик Рист протянул руку над костром, и тот медленно начал уменьшаться. — Аркади и Марек были в свите Вельера, Эйлин помогла нам бежать. Анри — Верг, а не де Верг. Дален… о нем я не знаю ничего. Ты стала одной из них, так уж получилось. Отчасти — по моей вине. Так вот, Лин, ты рассказала нам все о Мареке. Но если огонь будет лизать пятки — ты расскажешь Мареку о нас?

Я поперхнулась.

— Мэтр, я честно…

— Да — или нет?

Он не повышал голоса, но я вдруг отчетливо увидела крылатую тень над деревьями. Вот-вот накроет лужайку…

— У меня есть очень веская причина, чтобы не раскрывать ваши тайны, — тихо ответила я. — Потому что они теперь и мои тоже.

— Тебе будет тяжело. Тебе уже непросто.

— Я знаю. Вера сумеет, — я посмотрела ему в глаза. — Когда мы вернем книгу, заключим мир, когда вы сможете при всех взять Эйлин за руку (пепел, что я говорю!) — я поеду к Мареку и буду сидеть у его ног, пока он меня не простит. А если ничего не получится, то и думать об этом незачем.

Уши горели. Я невольно опустила голову. Жаль, что тарелкой не закроешься, словно щитом, а под пледы не спрячешься, как в палатку: «Я в домике!» и все тут. Нянюшка в таких случаях, помню, просто переворачивала кулек из одеял и вытряхивала меня на свет.

Ох, получит Вельер за нянюшку… И в глаз, и по клыкам.

Мэтр все еще молчал. Я подняла взгляд, ожидая ответа.

Он вздрагивал на земле, зажимая здоровой рукой другое плечо. По белым губам текла кровь.

Я не помнила, как оказалась рядом. Через несколько секунд он приподнял голову. Еще через минуту с трудом поднялся.

— Каждое утро эта погань… Все. Кажется, все.

Я отступила на шаг.

— Вы… в-вы мне поверили?

— Я хочу тебе верить, Лин. Потому что, — он поморщился от боли, — если маги возьмут верх, с Квентином случится то же самое, и хуже всех будет не ему. Тебе.

…Эйлин, крутящая в пальцах золотую цепочку…

— Никто не возьмет верх, — твердо сказала я. — Вам, извините, я бы тоже судьбы мира не доверила. Помните, что с нянюшкой сталось? А с теми двумя, что потащились за Квентином в Херру?

— Да, действительно, надо с этим что-то делать, — Эрик собрал с травы пустые тарелки. Провел по ним рукой — и засохшая было гречка отвалилась и упала в траву. — Ездим туда-сюда, любим кого попало… Ты молоко будешь?

— Нет. — Я подхватила пледы, кувшин и котелок с остатками каши. — Едем.

Вверху, в предрассветных сумерках, таяла Дорога Домой. Словно летающий коридор пролетел…

Я невольно улыбнулась. Интересно, мы увидим Анри еще раз?

Должны. Только бы не на поле боя.

Экипаж мерно покачивался, изредка подпрыгивая на кочках. Мы с мэтром сидели на козлах; изнутри не доносилось ни звука.

Здесь трава была покрыта инеем, не росой. Я торопливо укрыла ноги пледом. Еще простыть не хватало! Впрочем, если напустить простуду на драконов и магов, будет самое то: ни огня, ни битв, ни сожженных деревень. Может, попробовать? Или напоить их медом, сладким соком, горячим вином, чтобы при каждом шаге в животе булькало?

Нет. Тело сжигает воду вмиг, да и кровь, та же вода, сухому огню не мешает. Ничего ты, Лин, не поделаешь. Будешь виновато сидеть в сторонке, покусывая губы, да надеяться, что Квентин с мэтром разольются соловьями и уговорят Вельера поостыть.

— Мерзнешь?

Мэтр вопросительно поднял бровь.

— Немного. Драконье лето закончилось, да?

Мы ехали сквозь аллею огненно-алых кленов. Было тихо-тихо, только в глубине рощи, за деревьями, слышалось карканье: там копошились в сухих листьях маленькие воронята.

— Интересно, почему клены желтеют, а потом краснеют, и так ярко?

— На миру и смерть красна, — с иронией ответил мэтр.

— Вот так всегда, — вздохнула я, — нужно умереть, чтобы признали твою красоту.

Вороненок уселся на крышу экипажа, пронзительно глядя на нас.

— Драконье лето — обещание, — нарушил молчание мэтр. — Время перемен, когда мир на грани. Да, наступает зима, но, кажется, подтолкни мир в одну сторону — и вернется лето.

— И вы…

— Мы надеемся, Лин. И мир — небо, огонь, клены, птицы — каждый год верит и надеется тоже.

Вороненок неожиданно каркнул и вспорхнул, задев крылом ветку. Мне на колени приземлился золотой, как маленькая корона, лист клена.

— А красиво умирать совсем не хочется, — добавил мэтр. — Обидно будет не увидеть весны. Впрочем, обидно-то как раз не будет…

— А Первый? Душа ведь останется…

Мэтр повернул голову.

— Человек, который бережет свою душу, станет резать мир по живому, чтобы перекроить всех по своему образу и подобию? Ты в это веришь?

— Он выбирал для мира лучший путь. Разве это не то же самое, что делаете вы?

Эрик Рист перевел взгляд на экипаж, потом на меня. Поднял брови:

— И ты довольна путем, который он выбрал?

— Я…

— Неважно, — он вздохнул. — Прости меня. Отдохни; я в состоянии последить за лошадьми час или два.

Это прозвучало как приказ. Я пожала плечами, отвернулась и натянула плед до подбородка. Ну и посплю, подумаешь. Верь в Первого, не верь, ответ все равно один: угораздило — значит, угораздило. Нам здесь жить.

Я засыпала. И, закрывая глаза, вспомнила Галавер и библиотеку, что видела столько историй…

…Пальцы скользят по шершавой странице. Звездный свет льется сквозь узкое окошко, как молоко.

«Понимаешь?» — спрашивают ее губы.

«Легче легкого», — он улыбается в ответ.

Он будет ждать ее в запыленной библиотеке и завтра.

Вот только она не придет.

…С потолка обрушивается вода, чудом не задев хрупкие шкафы. Течет по волосам, льется с одежды, капает с кончика носа.

Рапира сама вылетает из ножен. Маги еще далеко, он успеет уйти. Ему не начертить огнем вензель, но дверь подчинится его руке…

А на пороге такой же мальчишка. Невысокий, сутулый, с кривой улыбкой на потресканных губах. И рапира, метнувшаяся к груди быстрее ветра, и высокий маг в тенях коридора, и тонкие огненные плети, опутавшие руки, шею, грудь…

…Вопросы, один за другим, и все усиливается жжение в левой руке, но огонь сушит волосы, кожу, плащ, пламя возвращается, и бессильная ярость наконец сменяется яростной радостью полета; окна — не преграда тому, кто родился в этом замке…