Читать книгу - "Магия в крови - Илья Новак"

Все трое выглядели как темные силуэты с белыми блестящими глазами. Если капитан поджидал их где-то неподалеку... Ведь это сговор! Тот тюремщик, который исчез в лесу, на самом деле поехал вперед, в Коломму, предупредить их сообщника-моряка...

Но выбора не было. Еще немного, и натянувшаяся до предела нить порвется: связь между ним и Миром исчезнет, и тогда Чермор не сможет понять, куда движется обруч. Сердце болело, протянувшаяся от груди наискось вверх, над причалами и дальше, над океанской поверхностью, незримая леса пульсировала болезненной дрожью — сердце чара готово было лопнуть.

— Двадцать золотых, ты сказал? — произнес Чермор. — Но надежен ли твой корабль? И насколько он быстроходен?

Фигура приблизилась — и все равно осталась лишь черным силуэтом с белыми глазами. Чермор, как ни силился, не мог разглядеть ни лицо этого человека, ни во что он одет.

— Он спрашивает: надежна ли она! Надежна ли! И быстроходна — насколько? Настолько, насколько это вам необходимо, любезный. — Голос был подобен звуку тяжелого медного гонга, далеко разносящемуся над причалами. — Моя шняв-мачта — это не просто палка, торчащая из палубы, но третий парус. Третий! И две другие мачты — две! — они составлены из частей, что дает величину и гибкость, да и медная оковка, оковка для прочности. Мой навощенный лен, отборный терпентин и пчелиный воск самых жирных, самых знойных пчел той кучи закаменевшей грязи, что именуется материком. А мой ликтрос? Пенька, подшитая парусной бечевой, ликовые нити мои ребята натирают салом и воском. А знаете ли вы, знаете ли про то, что для тира на моих тросах я собственнолично изобрел каменноугольное масло? Прочь, сухая гниль, долой, тлен, изыди, распад! Он спрашивает: надежна ли она! Когда отплываем? И, к слову, куда?

— Я дам тебе тридцать, — сказал Некрос Чермор. — Отплываем прямо сейчас, немедленно. Туда. — Он поднял руку, длинный палец его показал в океан.

В темной каюте звучало лишь едва слышное поскрипывание досок да приглушенный мерный плеск волн о борт. Иногда сверху доносилась короткая команда: матросы выводили «Шняву» из бухты.

— Я не помню, когда ушли эти двое, ведь я была в фургоне. Но, по-моему, ты ошибаешься. Их долго не было.

Они лежали на кровати, обнаженные, лицами друг к другу, держась за руки. Уже давно оба не двигались, лишь губы их иногда шевелились, тихо произнося слова. В темноте чар не мог разглядеть лица Риджи, но чувствовал ее теплое дыхание на своих щеках.

— Нет, они едва успели уйти. Я только перестал видеть их силуэты среди снега, как они появились вновь, вместе с этим капитаном. Неважно! Я справлюсь со всеми трудностями, ожидающими нас в пути. Я только хочу знать: кто они на самом деле? Почему из всех тюремщиков и эдзинов выжили именно эти семеро? Если бы они хотели сбежать — сбежали бы давно. Нет, они идут с нами, значит, им что-то надо...

Рука Риджи сильнее сжала его запястье.

— Ты пугаешь меня. Перестань, не хочу больше этого слышать!

На корабль их доставили в большой шлюпке четверо низкорослых матросов, которых Чермор не смог разглядеть так же, как и капитана, — четыре темных силуэта с блестящими белыми глазами лихо гребли, горланя песню на незнакомом языке. Песня напоминала ритм быстро набегающих на берег и откатывающихся мелких волн; ее переполняло нечто варварское, угрожающее, хотя смысл угрозы понять было нельзя. На борту не горело ни одного огня, тюремщики безмолвно растворились во тьме вместе с матросами, а когда капитан зажег лампу и повел господ по палубе, свет странным образом съежился вокруг своего источника, — словно огромная застывшая капля, повисшая от светильника к полу, — озарял лишь круг досок диаметром в пару шагов.

«Твое имя?» — спросил Некрос, когда они вошли в предназначенную для них каюту.

«Имя, мое имя! О, навозная гниль, каково же мое имя? — раскатистым голосом воскликнул темный силуэт с чечевицами блестящих глаз. — Булинь Ван Дер Дикин, капитан Дер Дикин!»

Некрос повторил: они должны выйти в океан немедленно. Черный силуэт многословно заверил его, что вскоре все отпущенные на берег матросы соберутся здесь, и «Шнява» отплывет еще засветло. После этого из кошеля Некроса в подставленную ладонь перекочевала половина обещанной суммы. Создание, назвавшееся капитаном Булинем, сообщило напоследок, что слуг господина устроят в кубрике, пожелало покойной ночи и удалилось.

Ночь и вправду была спокойная. Теплые пальцы коснулись его щеки, скользнули по губам. Риджи сказала:

— Тебе нездоровится? Ты выглядишь больным в последнее время. Даже двигаешься не так, как прежде...

— Я почему-то стал неуклюжим. Думаю, это мои новые способности, новое знание, которое проникло в меня, после того как я победил шамана и оживил Лик Смерти, — это они меняют мое тело. Предметы не слушаются: я иногда роняю вещи, натыкаюсь на сундуки. — В голове шевельнулся смертный червь, и тут же что-то зашуршало в темноте за спиной. Риджи не обратила на это внимания, а Чермор оглянулся, приподнявшись на локте. Каюта казалась пустой, но тихий детский голос из мрака произнес:

— Чтобы справиться со всем, тебе надо быть очень внимательным. Не пропускай ни одной мелочи. Следи.

Чермор повернулся к Риджи, ожидая, что сейчас она закричит, вскочит — но девушка лежала, как и прежде, прижавшись щекой к подушке. Может, она уже заснула и потому не услышала?..

Легкая рука погладила его плечо, скользнула по шее, затылку, Тонкие пальцы погрузились в волосы, перебирая их. Некрос обнял Риджи и прижал к себе. Они замерли в темноте, окруженные тишайшим скрипом досок, чуть покачиваясь в ритме с мерным плеском океанских волн; когда оба одновременно закрыли глаза, их посетило ощущение, что они не на корабле, выходящем из портовой бухты, полном матросов, но плывут на утлом плоту под бездонным звездным небом, далеко в океане: берег остался за горизонтом, а вокруг, сколько хватает глаз, тянутся пологие океанские волны, черные ленивые перекаты, по которым бесшумно скользит одинокий плот. И подобно им, черные мысли медленно вздымались и опадали в голове Некроса: очищение... просветление... единение... Но для меня это звучит иначе: очищение, затемнение, единение. Очищение от оков жизни, затемнение смертными волокнами, познание их сущности, наконец, единение — это значит умение распоряжаться ими, направлять по своему усмотрению, напитываться ими и, наоборот, изгонять, когда мне заблагорассудится. Светило... нет, не то, что озаряет бытие между Створками, — Черное Солнце, символ мощи, начало и конец всего живого; тусклая корона вокруг него, кольца лучей — степени бытия. Кольцо обычного бытия, того, которым живут люди, и звери, и птицы, дальше — кольцо умирания, когда смертные черви прогрызают материю и эфир так, что те превращаются в испещренный лабиринтом отверстий, заплесневелый, потемневший от времени сыр; наконец, третье кольцо, внешний круг смерти, где черви властвуют над всем, где все заполнено ими и их норами. До встречи с шаманом и личем я был на внутреннем, самом узком, самом слабом кольце; затем перешел на второе, а теперь приближаюсь к последней грани, приближаюсь, чтобы стать хозяином червей, я смогу повелевать ими, и тогда...