Читать книгу - "Между сердцем и мечтой - Юлия Цыпленкова"

— Ваша милость, — послышался за моей спиной знакомый голос, когда я остановилась возле колонны. — Доброго вечера.

Я обернулась и встретилась взглядом с Нибо Ришемом. Нахмурившись, я все-таки осталась стоять на прежнем месте, лишь отвернулась.

— Это было смело и… красиво, — герцог, не спешивший выйти из своего укрытия, усмехнулся. — Но не очень разумно. Я говорил вам, она злопамятна и способна на многое.

— Посмотрим, — ответила я и отошла от колонны.

Однако снова обернулась. Он стоял на том же место и глядел мне вслед, но вскоре скрылся среди придворных. Я проводила герцога взглядом, а после вздохнула и едва не взвизгнула, когда мне под ребра вонзились чьи-то пальцы. Я стремительно обернулась и удостоилась чести лицезреть жизнерадостный оскал графа Дренга.

— Ополоумели? — искренне изумилась я, особо не подбирая выражений.

— Мой ум при мне, — осчастливил меня признанием его сиятельство.

— Сомнительно, весьма сомнительно, — проворчала я.

— Вы, ваша милость, злючка, — фыркнул Олив. — А между тем я полнюсь о вас заботой. Посудите сами, бросился отыскивать вас, чтобы утешать на своей груди. Но в вас совершенно нет совести. Да-да, ваша милость, нет, не было и, по-видимому, не будет. Иначе сейчас вы заламывали бы руки и рыдали.

— С чего бы? — вновь изумилась я.

— Но как же, — Дренг приобнял меня за плечи, и я, вывернувшись, шлепнула его по руке. — Злючка, — повторил он, но больше себе вольностей не позволял. А затем, наконец, пояснил: — Вот, к примеру, ее светлость. Бедняжка усердно страдает. Еще бы, ей только что отвесили столько словесных оплеух, что не удивлюсь, если к утру ее кожа покроется синяками. А вы, баронесса, так старательно хлестали герцогиню, что у вас непременно должны гореть ладошки, а, как следствие, хотя бы одна слезинка должна была бы скатиться по вашей щеке. Но… нет. Герцогиня страдает, я страдаю, а вы стоите тут и бьете меня, когда мне так хотелось утешить вас. И скажите после этого, что в вас есть совесть. Отродясь у вас ее не было.

Склонив голову к плечу, я с минуту рассматривала великосветского болтуна, пытаясь понять, что он скрывает под той чушью, которую обрушил на мою голову.

— Что? — с видом оскорбленной добродетели вопросил паяц.

— Чего вы опасались, ваше сиятельство? — спросила я прямо.

— Я?! — изумился он, прижав к груди ладонь.

Я подняла руку и покачала пальцем перед его носом, показав, что он меня не обманет. Дренг усмехнулся, и всякая шелуха слетела с него. Заметив, как взгляд графа на миг скользнул в ту сторону, куда отошел герцог, я поняла и усмехнулась в ответ:

— Стало быть, его светлость.

Олив ответил мне серьезным взглядом.

— Почему вы подошли к нему?

Вот тут мои глаза в удивлении расширились, а затем я поняла, что привело его сиятельство к такому выводу. Должно быть, герцог стоял за этой колонной, а я, не заметив его, подошла и встала рядом.

— Я даже не видела его, — отмахнулась я. — Что за глупости, в конце концов? Его светлость — последний человек, с кем мне захочется перекинуться парой слов.

— Однако перекинулись, — заметил Дренг. — Мне хорошо известна его болезненная страсть к вам…

— О, Хэлл! — воскликнула я. — Что за безумие? Ваше сиятельство, уж не в лихорадке ли вы, раз говорить такую несусветную чушь?

Он вздохнул и шагнул ко мне, после склонил голову и произнес совсем тихо:

— Он уже компрометировал вас, и я не хочу, чтобы это случилось снова. Да, герцог сейчас тих и неприметен, но кто поручится, что он не выкинет что-нибудь этакое? Вам ведь известна ревность государя? Так вот говорю прямо, вы еще не видели его ревности — это весьма… необузданное чувство. Если уж совсем коротко, я не хочу для вас неприятностей. — Я подняла взгляд, и граф отстранился. — О чем вы говорили с Ришемом?

Теперь вздохнула я.

— Отчего вы сами не опасаетесь этой необузданное ревности, Олив? — спросила я. — Хватаете меня на глазах у всех, обнимаете, говорите во всеуслышание то, что можно истолковать весьма двусмысленно, а после стоите и говорите мне о неприятностях.

— От того, ваша милость, что мне государь доверяет. Он знает, что я не предам его, и что все мои выходки — это обычная пыль, за которой ничего нет. К тому же я чудачествую при свидетелях, и это моя защита. Если бы я питал к вам нечто большее, чем дружеские чувства, то последнее, что я сделал, это показал свое истинное отношение. Но с вами иная история, — я ответила внимательным взглядом: — Ваше упорство делает вас не только желанной, но и играет против вас. Он одержим вами и ревнует, а если повод для подозрений покажется ему справедливым, то… — Дренг посмотрел на меня с явным сочувствием: — Не хочу, чтобы разразилась гроза. И потому я спрашиваю, о чем вы говорили? Так мне будет легче защитить вас, если кто-то кроме меня все-таки заметил ваш диалог, пусть и короткий.

— Его светлость сказал, что я поступила не слишком разумно, разругавшись с герцогиней, что она опасна. Я ответила — посмотрим, и на этом весь наш разговор закончился. Вы удовлетворены?

— Вполне, — кивнул граф и предложил мне руку. — Давайте вернемся назад, Его Величество должен появиться с минуты на минуту.

— Хорошо, — ответила я и первой направилась к магистру, так и не воспользовавшись галантностью его сиятельства.

Он поравнялся со мной, и бровь графа приподнялась в изумлении.

— Вы обижены на меня? — спросил Дренг.

— Отнюдь, — отмахнулась я легкомысленно. — Всего лишь оберегаю себя от всяческих подозрений. Это ведь вы достойны доверия, а я известная кокетка и мечтательница, жадная до мужского внимания. Меня так легко заподозрить, а потому мне стоит быть осторожной. Так что, ваше сиятельство, увы, но вашей руки я принимать не стану. Не желаю, знаете ли, попасть в неприятности.

— Да я же не то хотел сказать! — возмутился граф.

Магистр, заметив мой независимый вид, устремил вопросительный взгляд на Дренга, но тот лишь покривился и отмахнулся. Элькос поглядел на меня, однако я осталась невозмутимой. Где-то неподалеку причитала герцогиня о нравах современной молодежи, но и ей моего внимания не досталось. Поискав глазами Гарда, я обнаружила, что он смотрит на меня, приветливо улыбнулась ему, а дальше крутить головой и вести разговоры времени не осталось.

— Государь Камерата, герцог Лаворейский, герцог Канаторский, граф Нордвейский, властитель Халландских предгорий и Тихого моря — Его Величество Ивер Второй Стренхетт!

А затем заиграли трубачи. Придворные и приглашенные гости склонились, приветствуя Его Величество. И я присела в глубоком реверансе, как и все прочие женщины, а когда распрямилась… Признаюсь, я ощутила прилив восторга. Сегодня на государе был надет мундир цветов его личной гвардии — синий с золотом. На груди висела золотая цепь с медальоном, на котором драгоценными камнями был выложен герб Камерата, а еще он был в короне. Редкое зрелище — увидеть Его Величество в полном облачении. Ну, почти в полном. Это был все-таки полуофициальный прием, не имевший государственного значения. Не тот случай, когда король наденет мантию и возьмет в руки посох власти. Сегодня посох ему заменяла трость. Но… но как же он был хорош!