Читать книгу - "Великий перелом - Гарри Тертлдав"

Тадеуш кивнул. Его поразительно яркие голубые глаза, затененные бесформенной шапкой из почти бесцветной ткани, были весьма проницательными. Мордехай подумал: был ли он крестьянином до войны? Нет, скорее кем-нибудь вроде армейского майора. Во время германской оккупации польские офицеры должны были проявлять недюжинную изобретательность, чтобы сделаться невидимыми.

Его подозрения усилились, когда Тадеуш сказал:

— Не только у ящеров будут трудности с доставкой военных грузов. Начнут голодать и ваши люди.

— Это так, — заметил Мордехай. — Приверженцы Румковского заметили это — он собирает все запасы, предвидя тяжелые времена. Ублюдок будет лизать сапоги любому, кто стоит над ним, но он умеет чуять опасность, надо отдать должное этому старому пачкуну.

Тадеуш без труда понял в польской речи пару слов на идиш.

— Не худшая для человека способность, — заметил он.

— Да уж, — неохотно ответил Анелевич. Он постарался повернуть разговор к прежней теме. — Как вы думаете, кто этот нацист? Если бы я знал больше, то попробовал бы сообразить, почему этот офицер-танкист пытается предупредить меня. Что вы знаете?

«Что вы согласитесь сказать мне?» Если Тадеуш был польским офицером и аристократом, который так низко пал, то вполне возможно, что он в полной мере чувствует презрение к евреям. С другой стороны, если он настоящий крестьянин, он может быть даже более склонным к простой, но более явной ненависти, струящейся в его жилах. И тем не менее, если это в самом деле так и было, прежде всего он не передал бы послание Ягера. Мордехай не мог позволить своему укоренившемуся недоверию к полякам проявиться вновь.

Тадеуш почесал бороду, прежде чем ответить.

— Имейте в виду, я узнал это через четвертые или даже пятые руки. Я сам не знаю, насколько можно этому доверять.

— Да, да, — нетерпеливо ответил Анелевич. — Просто расскажите мне, что вы узнали, а я постараюсь связать все обрывки в единое целое. Этот немец вряд ли мог приспособить полевой телефон, чтобы позвонить прямо в Лодзь, так ведь?

— Иногда случаются довольно странные вещи, — сказал Тадеуш, и Мордехай кивнул в ответ на это, вспомнив телефонные звонки из-за пределов города. — Ладно, вот все, что мне сказали. То, что должно произойти — я не знаю, что именно, — произойдет в Лодзи и коснется это вас, евреев. Говорят, там прислали одного необыкновенного эсэсовца с множеством зарубок на оружии, чтобы выполнить эту работу.

— Это самая безумная вещь, какую я когда-либо слышал, — сказал Мордехай. — Мы сейчас не воюем с нацистами, хуже того — мы помогаем им, спаси нас бог. Ящеры оказались не в состоянии устроить контратаку из Лодзи, и это не потому, что они не пытались.

Вначале ему показалось, что Тадеуш смотрит презрительно, и только потом он понял, что во взгляде поляка сквозила жалость.

— Я могу назвать две причины, почему нацисты делают то, что делают. Во-первых, вы — евреи, и во-вторых, вы еще раз евреи. Вы ведь знаете о Треблинке? — Не дожидаясь ответа Анелевича. он закончил: — Их не беспокоит то, что вы делаете, их беспокоит то, что вы существуете.

— Что ж, я не стану спорить, — ответил Анелевич. На поясе у него была польская армейская фляжка. Он отцепил ее с пояса, отвинтил пробку и протянул Тадеушу. — Вот, смойте вкус этих слов с вашего языка.

Кадык поляка задвигался, он сделал несколько больших глотков. «Shikker iz ein goy», — пронеслось в голове Мордехая: иноверец — это пьяница. Но Тадеуш остановился до того, как фляжка опустела, и вернул ее хозяину.

— Худшее яблочное бренди, которое я когда-либо пил. — Он похлопал себя по животу: звук получился таким, словно кто-то колотил по толстой твердой доске. — Впрочем, даже и худшее лучше, чем никакое.

Мордехай глотнул из фляжки. Самогон обжег пищевод и взорвался в желудке, как снаряд.

— Да, одним перегаром от него можно смывать краску, не так ли? Но пока он действует, вы получаете то, что надо. — Он почувствовал, как запылала его кожа, сердце забилось чаще. — Ну, и что же я должен делать, если этот эсэсовец появится в городе? Пристрелить его на месте? Не самая плохая идея.

Тадеуш слегка окосел. Он принял порядочную дозу на пустой желудок и, возможно, не сразу понял, насколько крепким было зелье. С людьми, которые много пьют, иногда такое случается: привыкнув пить крепкие напитки, они не сразу замечают действие очень крепких. Брови поляка сдвинулись вместе, когда он попытался собраться с мыслями.

— Так, что же еще говорил ваш нацистский приятель… — вслух задумался он.

— Он мне не приятель, — с негодованием сказал Анелевич.

Возможно, он был несправедлив. Если бы Ягер не считал, что между ними что-то есть, он не стал бы посылать сообщение в Лодзь, даже в искаженном виде. Анелевич должен с уважением отнестись к его поступку, что бы он ни думал о мундире, который носит Ягер. Он сделал еще один осторожный глоток и подождал, пока мозги Тадеуша снова придут в рабочее состояние. Через некоторое время так и произошло.

— Теперь я вспомнил, — сказал поляк, просветлев лицом. — Правда, я не знаю, насколько этому можно верить. Как я уже сказал — это прошло через множество ртов, прежде чем дошло до меня. — Он громко и отчетливо икнул. — Только Бог, Святая Дева и все святые знают, каким путем оно добиралось.

— Ну? — сказал Мордехай, понукая Тадеуша двигаться вперед, не отклоняясь в сторону.

— Ладно, ладно. — Поляк сделал отталкивающий жест. — Если по дороге ничего не переврали, я должен сказать следующее: когда вы встретитесь с ним в следующий раз, не верьте ни единому слову, потому что он должен будет солгать.

— Он послал мне сообщение, что будет лгать? — Анелевич почесал в затылке. — Что бы это означало?

— Слава богу, это не моя проблема, — ответил Тадеуш.

Мордехай посмотрел на него, повернулся, вскочил на лошадь и, не говоря больше ни слова, поехал в сторону Лодзи.