Читать книгу - "Заводная - Паоло Бачигалупи"

Смерть — лишь очередной этап, переход к другой жизни.

Когда Канья думает об этом достаточно долго, то почти верит, что когда-нибудь смирится с такой мыслью. Однако сейчас истина в другом: Джайди мертв, его больше нигде не встретить, и какое бы воплощение он ни заслужил себе этой жизнью, какие бы молитвы ни читала Канья, какие бы подношения ни делала, Джайди уже не будет. Джайди, его жену не вернуть, а его отважные сыновья поймут, что все в мире — утраты и страдания.

Страдания. Боль — единственная истина. И все же юным надо иногда чувствовать радость и доброту, пусть даже желание беречь ребенка от бед привязывает родителей к колесу жизни. Детей надо баловать.

Так думает Канья, пока едет по городу на велосипеде к зданиям министерства и тому месту, где поселили потомков капитана. Детей надо баловать.

Всюду на улицах белые патрули. Тысячи ее сослуживцев берут в окружение драгоценные камни в короне Торговли и едва сдерживают захлестнувший их министерство гнев.

Низвержение Тигра, убийство отца, поругание святого.

Белым кителям больно так, словно они опять потеряли Себа Накхасатхиена. Министерство природы скорбит — значит, город будет скорбеть заодно с ним, а если план генерала Прачи сработает, то Аккарат и его ведомство тоже прольют слезы. На сей раз министерство торговли зашло слишком далеко. Даже Пиромпакди говорит, что за такое оскорбление кто-то должен ответить.

У въезда в комплекс она показывает пропуск и катит дальше мимо тиковых и банановых деревьев по выложенным кирпичом дорожкам к жилому сектору. У Джайди всегда был скромный дом — под стать ему самому, но теперь остатки его семьи ютятся в совсем жалком месте. Жестокий финал истории великого человека, который заслуживал лучшего, чем заплесневелый бетонный барак.

Дом одиночки Каньи всегда был больше жилища Джайди. Она прислоняет велосипед к стене и окидывает взглядом казарму. Одно из заброшенных министерством зданий: у входа несколько кустов, сломанные качели, неподалеку заросшее поле для такро — в это время дня оно пустует, и сетка неподвижно висит в жарком воздухе.

Канья стоит у обветшалого дома и смотрит на играющих во дворе детей. Сурата и Нивата среди них нет — видимо, оба внутри. Может, готовят погребальную урну или ушли приглашать монахов, которые станут петь и помогут их отцу благополучно воплотиться в другом теле.

Она тяжело вздыхает. Нелегкая ей выпала задача, ох, нелегкая.

«Почему я? Ну почему? Зачем я должна была служить у бодхисаттвы? Почему не кто-то другой?»

Канья всегда подозревала, что он знал о ее больших требованиях и к себе, и к другим, но всегда был собой — непогрешимым, безупречным, выполнял работу, потому что верил в нее, — совсем не таким, как его циничная, сердитая помощница; совсем не таким, как остальные, служившие в надежде на хорошую зарплату и на то, что какая — нибудь юная торговка непременно обратит внимание на белую форму и на человека, имеющего власть прикрыть ее маленький бизнес.

Джайди сражался, как тигр, а умер, как вор: ему отрезали руки и ноги, потом выпотрошили, кинули на съеденье псам, чеширам и воронам — почти ничего не осталось. Окровавленную голову с членом во рту прислали в министерство. Это было объявлением войны, только никто не знал, с кем воевать, хотя все и подозревали Торговлю. Одна Канья, его лейтенант, могла бы открыть тайну последнего похода капитана, но решила молчать, и теперь ей страшно стыдно.

С гулко стучащим сердцем она идет вверх по лестнице. Зачем этот треклятый достопочтеннейший Джайди полез в министерство торговли, почему не внял предупреждениям? Как теперь смотреть в глаза его сыновьям? Надо обязательно сказать им, что отец был хорошим бойцом и имел чистые помыслы. «А теперь мне еще и забирать его вещи. Спасибо вам большое, капитан. Они все-таки принадлежат министерству».

Канья стучит в дверь и отходит на пару ступеней вниз — дает время приготовиться. Ей открывает один из мальчиков, вроде бы Сурат, делает глубокий ваи и кричит в дом:

— Это старшая сестра Канья.

Вскоре на порог выходит старушка с заплаканными глазами — теща капитана, — на поклон гостьи отвечает еще более уважительным поклоном и приглашает войти.

— Простите, что беспокою.

— Ну что вы.

Мальчики с серьезным видом наблюдают за Каньей. В прихожей все неловко замирают. Наконец старушка спрашивает:

— Вы ведь за вещами пришли?

Ответить не поворачивается язык — сил хватает лишь на кивок. Лейтенанта отводят в спальню — беспорядок без слов говорит о царящем в доме горе. Мальчики смотрят, как их бабушка указывает на втиснутый в самый угол комнаты стол, где стоит коробка с вещами капитана и бумаги, которые он изучал.

— Больше ничего? — спрашивает Канья.

Старушка слабо пожимает плечами.

— Все, что он взял, когда сжигали дом. Я ничего не трогала. Оставил все тут и ушел в ват.

— Кха, конечно. Простите меня. — Лейтенант прячет смущение за улыбкой.

— За что они с ним так? Неужели им было мало?

— Я не знаю…

— Вы их найдете? Отомстите?

Канья мешкает — на нее глядят Ниват с Суратом. От их прежней игривости не осталось и следа. У них вообще ничего не осталось. Наконец она делает ваи и отвечает:

— Я найду их. Клянусь. Даже если на это уйдет вся жизнь.

— Обязательно забирать его вещи?

— Знаете, так положено. Мне следовало прийти раньше, но… — Она беспомощно замолкает. — Мы надеялись, что все образуется и его примут обратно. Если там какие-то личные вещи, я их верну, но оборудование надо забрать.

— Понимаю, оно ценное.

Кивнув и присев на колени, Канья берет забитую под верх коробку из везеролла. В полном беспорядке плотной кучей свалены документы, конверты, приборы, обойма лезвий для пружинного пистолета, дубинка, пластичные наручники, папки с документами.

Она представляет, как капитан складывал вещи: Чайи уже нет, остальное вот-вот отнимут — тут не до аккуратности. Среди прочего находит фотографию — кадет Джайди рядом с кадетом Прачой, оба молодые и самонадеянные — и задумчиво ставит ее на стол.

Старушка уже ушла, а мальчики еще тут, смотрят воронами. Она протягивает им фотографию. Помешкав, Ниват берет снимок и показывает брату.

Канья быстро просматривает остальное — все, похоже, имущество министерства — и чувствует смутное облегчение: не надо будет приходить сюда во второй раз. Тут ее внимание привлекает деревянная коробочка. Внутри поблескивают чемпионские медали за победы на ринге. Она тоже отдает их притихшим мальчикам, которые тут же склоняют головы над знаками отцовских побед, а сама начинает перелистывать бумаги.

— Тут вот еще, — говорит Ниват и показывает конверт. — Это тоже нам?

— В медалях лежало? — спрашивает она, не отрываясь от большой коробки. — А что там?