Читать книгу - "Трава - его изголовье - Лайан Герн"

Вода зажурчала как-то иначе, и я обернулся. В большом пруду, у самой поверхности проплывал косяк карпов, напоминая мерцающий красно-золотистый ковер. Макото с безмятежным выражением лица бросал корм рыбам.

Красный и золотой мелькали перед глазами, цвета удачи, цвета свадьбы.

Он увидел, что я смотрю на него, и спросил:

– Где ты пропадал? Ты пропустил завтрак.

– Поем позже. – Я встал на ноги и подошел к нему ближе, не в силах скрыть возбуждения. – Приехала госпожа Ширакава. Не мог бы ты сходить за ней и привести в женские комнаты для гостей?

Макото выбросил в воду последние зерна проса.

– Я поручу это Кахеи. Не хочу появляться на глаза, напоминать о боли, что причинил ей.

– Наверное, ты прав. Да, передай Кахеи, пусть доставит ее сюда до полудня.

– Что здесь делает Каэдэ? – спросил Макото, покосившись на меня.

– Она совершает паломничество в храм, чтобы воздать благодарность за свое выздоровление. Но раз уж она здесь, я намерен на ней жениться.

– Вот так, взять и жениться? – безрадостно рассмеялся Макото.

– Почему нет?

– Я мало понимаю в браках, но, по-моему, когда соединяются знатные семьи, такие, как Ширакава или Отори, нужно получить согласие, свое слово должны сказать предводители кланов.

– Я сам предводитель моего клана и возражений не имею, – отмахнулся я.

– Твой случай особый. А кому повинуется госпожа Ширакава? Семья может иметь другие планы.

– У нее нет семьи.

Я начинал кипеть.

– Не глупи, Такео. У любого человека есть семья, особенно у незамужних наследниц крупных поместий.

– У меня есть все права и даже нравственная обязанность на ней жениться, поскольку она была обручена с моим приемным отцом. Шигеру ясно изъявил свою волю, и я должен повиноваться.

– Не сердись, – сдался Макото после паузы. – Я уважаю твои чувства. Я говорю всего лишь то, что скажет тебе любой.

– Каэдэ тоже меня любит!

– Любовь не имеет никакого отношения к браку. Он покачал головой, глядя на меня так, будто я несмышленый ребенок.

– Меня ничто не остановит! Каэдэ здесь. На сей раз я ее не упущу. Она выйдет замуж на этой неделе.

В храме зазвенели колокола. Проходивший по саду старый монах сердито посмотрел на нас. Макото говорил вполголоса, а я едва ли не кричал.

– Мне пора на медитацию, – сказал он. – Присоединяйся и подумай о том, что собрался делать.

– Я уже решил. Обойдетесь без меня! Я сам договорюсь с Кахеи и побеседую с настоятелем.

Обычно я приходил к настоятелю намного раньше для двухчасовой тренировки на мечах. Я поспешил найти братьев Миеси и нагнал их на спуске с горы, по пути к оружейнику.

– Госпожа Ширакава? – переспросил меня Кахеи. – Насколько безопасно к ней приближаться?

– Что? – не понял я.

– Не обижайся, Такео, но всем известно, что она приносит мужчинам смерть.

– Только если они ее возжелают, – возразил Гемба, взглянул на меня и добавил: – Так люди говорят!

– А еще ходит молва, что любой мужчина, взглянувший на нее, обречен. – Кахеи совсем помрачнел. – Ты посылаешь нас на верную смерть.

Мне уже не раз приходилось выслушивать подобный вздор, однако слова братьев еще больше убедили меня в необходимости нашего брака. Каэдэ как-то сказала, что чувствует себя в безопасности только рядом со мной, и я понимал, что она имела в виду. Мне бояться нечего. Все остальные, кто захотел ее, погибли, а я соединился с ней душой и телом и остался жив.

Не объяснишь же такое братьям Миеси.

– Приведите ее в комнаты для гостей как можно скорей, – резко сказал я. – Убедитесь, что все мужчины остались в гостинице, а Кондо Кичи и Муто Шизука уехали подальше. Каэдэ возьмет с собой только служанку. Проявите к ним крайнее уважение. Передайте, что я зайду около часа Обезьяны.

– Такео по истине бесстрашен, – пробормотал Гемба.

– Госпожа Ширакава скоро станет моей женой. Оба вздрогнули. Братья поняли, что я не шучу, и не стали возражать. Вежливо поклонившись, они молча пошли в сторожку и взяли на помощь пять-шесть мужчин. Как только братья вышли за ворота, они отпустили пару шуток на мой счет – о самке богомола, которая пожирает самца, – не подозревая, что я все слышу. Нагнать бы их и дать урок, но я уже и так опаздывал к настоятелю.

Их смех удалялся вниз по склону, а я поспешил в зал, где проводились занятия. Мацуда был уже там, в одежде священника. Я не успел переодеться после ночной прогулки и предстал перед ним в черном облачении Племени: штаны по колено, короткая куртка и прочные ботинки, удобные для фехтования на мечах, перепрыгивания через стены и бега по крыше.

Мацуде ничуть не мешали длинные одеяния и широкие рукава. После тренировок я обычно обливался потом и еле дышал, а он оставался спокойным и безмятежным, как если бы провел пару часов за молитвой.

Я опустился на колени и извинился за опоздание. Настоятель внимательно посмотрел на меня и молча кивнул головой в сторону деревянной палки.

Я занимался с этим оружием каждый день, и у меня значительно окрепли мышцы запястий и рук, почти прошла травма, которую Акио нанес мне в Инуяме. Палка была темного цвета, почти черная, длинней, чем Ято, и намного тяжелей. Поначалу деревяшка вела себя как упрямый осел, но постепенно я научился управлять ею, а со временем стал орудовать с той же ловкостью, как палочками для еды.

Такая точность была важна, потому что одно неверное движение могло обернуться проломленным черепом или раздробленной ключицей. У нас не так много людей, чтобы убивать или ранить их во время тренировок.

Когда я поднял палку и занял исходное положение, нахлынула волна усталости. Я почти не спал нынешней ночью и не ел с вечера. Силы вернулись, когда я вспомнил о Каэдэ, мысленно увидел ее на веранде. Я понял, как она нужна мне.

Обычно я проигрывал бой Мацуде. Однако сегодня во мне произошла небывалая перемена, словно разрозненные части уроков сплелись в одно целое, жесткий, непримиримый дух вырвался из глубины моей сущности и наполнил руки. Я вдруг осознал, что на сорок лет моложе Мацуды, оценил его возраст и уязвимость, понял, что он в моей власти.

Я прекратил атаку и выронил палку. В этот миг его оружие отыскало незащищенное место и опустилось мне на шею. От удара закружилась голова. К счастью, Мацуда нападал вполсилы.

Его неизменно безмятежные глаза теперь горели искренней злостью.

– Это послужит тебе уроком, – прорычал он. – Во-первых, за опоздание, а во-вторых, чтобы твое мягкое сердце не мешало тебе драться.

Я собирался возразить, но настоятель оборвал меня.