Читать книгу - "Путь в лес - Доминик Пасценди"

(Потом, когда Аолли пришла уже в брачный возраст, некоторые из женщин воротили от неё носы и сплетничали, что юницу никто из воинов не захочет взять в жёны, коли дознаются, что мать её умерла не родами и не от старости: смертельные болезни, бывает, переходят на детей.)

Так вот, росла она при отце, а он был уже Великим Вождём в это время. И несмотря на это, находил время возиться с дочкой, а не бросал её на соседок, как делают аиллуо обычно — ну, кроме тех редких походов чести, в которых ему не зазорно было принимать участие лично. Да и в остальное время Аолли старалась быть поближе к отцу, чувствуя себя при нём спокойно и уверенно. Разумеется, в Большой ааи она не пробиралась — но когда отец её вел там дела клана, дочка часто бывала где-то совсем рядом, и поневоле слышала, что и как обсуждали взрослые воины между собой и со взрослыми женщинами.

Поэтому для Аолли почти что не было секретов в том, как устроена жизнь клана, кто и как по-настоящему решает все важные вопросы, как и кто улаживает конфликты… У неё было много поводов подумать о клановых порядках, как и об обычаях народа аиллуэ, особенно тех, что касаются дел семейных.

Глядя на брачные обычаи альвов, можно подумать, что женщины у них не имеют никаких прав: в самом деле, подавляющее большинство браков заключаются умыканием женщины из чужого клана, часто сопряженным с убийством подвернувшихся под руку мужчин — и вовсе не редко это родственники умыкаемой женщины. Затем, приведённая в клан похитившего её воина, женщина какое-то время живёт в его доме в качестве лаллуа, дословно «в ожидании», пока не случится один из трех в году праздников, на которых принято давать брачные обеты перед Великим Древом. Кажется, что мнение женщины никого не интересует, и брак заключается по случайному выбору, с первой подвернувшейся воину инокланкой.

На самом же деле женщины у аиллуэ имеют как бы не больше прав, чем воины, и уж точно их роль в жизни клана важнее: аиллуо-воину только и дел, что ходить в походы чести за ушами, да хвастаться перед другими на площади-алларэ перед Большим ааи и Великим древом, складывая стихи о своих подвигах. На женщинах — собирание съедобных плодов, уговаривание растений при постройке своего дома-ааи, да и утварь в доме у кустов и деревьев выпрашивают они. На женщинах — всё, что касается уолле до получения мальчиком первого копья, а с девочками возятся они и вовсе до их брака. На женщинах — лечение от болезней (раны лечат мужчины).

И на них же, не в меньшей степени, чем на Великом Вожде — соблюдение обычаев, а также запретов-уарро, наложенных старейшинами. Случись кому-то нарушить запрет, и первыми крик поднимут именно женщины, по самой природе своей больше склонные постоянно уделять внимание отношениям и мелким, бытовым действиям окружающих, чем мужчины, и так же постоянно обсуждать их между собой. Мужчина — воин, поэтому он следит более всего за тем, как ведут себя другие мужчины в делах воинских: как совершенствуют свои умения, как держатся в битве или сражении один на один, как справляются с руководством другими воинами, будучи выбранными в военные вожди, и тому подобное. Воин вряд ли обратит внимание на то, что другие едят или как разговаривают с чужими уолле. А вот женщина…

Да и с брачными обычаями не всё так просто. Отнюдь не всегда, отправляясь за будущей женой в соседний клан, воин надеется на случайную удачу. Гораздо чаще он уже подыскал себе подходящую юницу (или чью-то жену, какая разница). В повседневные упражнения воинов входит, между прочим, тренировка умения подобраться к чужому аиллоу вплотную, а то и проникнуть внутрь, понаблюдать и рассказать об увиденном, а в доказательство показать на алларэ приметную вещь, взятую у чужих. (И обратно: воины учатся охранять свой посёлок, и делается это на полном серьёзе — пойманного чужака ставят к столбу пыток — а ты не попадайся.) Понятно, что юнцы, обучаясь таким образом, и пару себе присматривают. А кто поумнее, и договориться с ней умудряются.

Кстати, пребывание умыкнутой женщины в качестве лаллуа — отражает мудрость многих поколений народа: за проведенные в таком статусе бок о бок с воином месяцы женщина успевает его узнать и к нему привыкнуть — или окончательно понять, что он ей в мужья не годится. Отказавшись дать ему брачные обеты, она переходит как лаллуа к другому воину — и обычно уже по собственному выбору.

(Тут надо сказать пару слов про те самые праздники. Дело в том, что альва готова к зачатию два, редко три раза в год. Этот период длится у неё несколько недель; по обычаю, всё это время муж её должен быть при ней: его даже не позовут в поход чести, это уарро. Старейшие женщины клана, а особенно Главная женщина, умеют разговаривать с телами молодых аиллуа, сдвигая в известных пределах их «особый период» — как раз таким образом, чтобы приходился он на время сразу после праздника брачных обетов.)

Так что Аолли прекрасно знала все обычаи и отлично понимала, что назад в клан дороги у них с Уаилларом нет, и в других кланах их тоже не ждёт ничего хорошего. Мужа убьют, а её сделают чьей-нибудь лаллуа. Ребёнка же умертвят, как только родится, потому что у воина должны быть свои собственные, а не чужие дети. Она не хотела этого. Несмотря на то, что сделал Уаиллар, он оставался для неё единственным близким, своим, понятным теперь, когда отца у неё уже не было. Их будущий ребёнок не был для Аолли чем-то безразличным, она вовсе не хотела его потерять из-за следования древним традициям.

Как бы ни относилась она сейчас к Уаиллару (а жгучий лёд, в который его поступок превратил её сердце, не может растаять быстро), путь у неё — только вместе с ним.

Она долго сидела, почти не двигаясь, погружённая в мрачные мысли, пытаясь представить себе их жизнь вне клана — и тем более у многокожих, таких чужих и неприятных — как вдруг перед ней появился Уаиллар, возбуждённый и сосредоточенный, с двумя парами круглых ушей на гибкой ветке вокруг шеи.

— Пойдём, — сказал он, — надо догонять наших многокожих.

3

Мигло Аррас, доверенное лицо Светлейшего дуки Сенъера из Фломской Ситы во всей Заморской Марке, встал рано, потому что толком и не спал всю ночь. Как схватило коренной зуб сзади сверху слева за ужином, так и не отпускало. Будто острое костяное шило воткнули в челюсть. Чиновник лёг в постель и даже задрёмывал, но сны снились ему такие, что он быстро просыпался. Вскакивал, полоскал рот сначала содой, потом ромом. Потом стал ром проглатывать, хотя обычно крепкое не пил вовсе: не при его работе. Прикладывал ещё с вечера нажёванную ветку каллуары^[40], да без толку.

Не вовремя всё это. События идут одно за одним, события важные, для Империи критически важные — а он не в форме с утра. Надо бы, конечно, к зубодёру наведаться, но это ж полдня, да и страшно, если быть с самим собой честным. Можно выпить настойку наарайна^[41], она уберет боль — но что при этом привидится, и как под ней дела делать — бессмертные лишь знают.