Читать книгу - "Таня Гроттер и перстень с жемчужиной - Дмитрий Емец"

Шурасик задумался. Версия была смелая. Слишком смелая длянего, но все же интересная. Торопливо пролистав в памяти некогда прочитанныекнижные страницы, Шурасик вспомнил, что у комиссионеров пластилиновые головы, асуккубы боятся щекотки. Коварно усмехаясь, Шурасик принялся бегать за молодцамис твердым намерением пощекотать их или попытаться отщипнуть кусок от уха.Однако догнать молодцов из ларца, скользивших в толпе с подносами, было подсилу лишь профессиональному драконболисту, так что научный интерес Шурасика таки остался неутоленным. Отчасти потому, что, промахнувшись, он вместо ухамолодца из ларца вцепился в нос Гуне Гломову и был спасен только Гробыней.

К четырем утра Склеповой постепенно надоело бузить, и еезахлестнули волны язвительной нежности. Самое привычное, если разобраться, еесостояние, после хронической аллергии на бумагу, которой она вечно объясняланежелание записывать лекции.

Гробыня подозвала Гломова и что-то прошептала ему.

– Гуня! Давай! – решительно крикнула она в самомконце, придавая медлительным движениям Гломова требуемое ускорение.

Гуня быстро сбегал куда-то и вернулся с огромной деревяннойчашей, стенки которой покрывал причудливый узор, уже тронутый ветхими пальцамивремени.

– Тань, ты помнишь, откуда эта чаша? – спросилВанька.

– Нет.

– Она стояла в подсобке кабинета Клоппа, когда он ещене стал малюткой Клоппиком.

– Угу, а мы с Гуней выменяли ее! Помните, было такоезолотое время, когда за блок жевательной резинки Клоппик отдавал щепку от Ноеваковчега или каменный глаз ехидны-убивающей-взглядом, – подтвердила Склепова,обладавшая исключительным слухом. Причем слух ее был тем исключительнее, чемменьше та или иная реплика относилась к ней лично.

Забрав у Гуни чашу, она бережно поставила ее на стол, скоторого предусмотрительные молодцы уже сдернули скатерть-самобранку.

– И чего теперь будет? Вода превратится в пиво? –шмыгнув красным носом, заинтересовался Кузя Тузиков.

Склепова посмотрела на него сперва одним глазом, затем,зажмурив его, другим и задумалась, точно проверяя, совпадают ли картинки.

– Приятно иметь дело с настоящим мачо! У него в головедве извилины: по одной вагончики катятся в направлении «чего бы выпить?», а подругой «кого бы поцеловать?», – сказала Склепова.

Тузиков обиделся и, как многие обиженные люди, стал нестичушь.

– А твой Гуня разве не такой? – спросил он.

Склепова с негодованием всплеснула руками:

– Нет, вы слышали? Обидеть Гуню – это как пнутьребенка!.. У Гуни есть еще третья извилина. Целый мозговой проспект. Онаназывается «кому бы вмазать?». Плюс к тому Гуня очень верный. Возможно, современем его достоинства окончательно покорят меня, и я приумножу славный родГломовых. Так что лучше не нарывайся!..

Кузя опасливо покосился на Гуню. Гуня был даже не боевойпес, а боевой медведь, драться с которым отважился бы лишь камикадзе, да и тотв пору психического обострения. Забыв о Тузикове, Гробыня провела рукой порунам чаши.

– Профессор Клопп называл ее Чашей Искренности.

– А как она действует? – спросила Пипа.

– Просто и надежно, как все древние артефакты. Наливаемобычную воду, на которую наглые лопухоиды приклепали погоняло «аш-два-о», ипускаем чашу по кругу. Каждый делает глоток. Из людей начинает перетьискренность, и они начинают резать друг друга правдой-маткой, – пояснилаГробыня.

Катя Лоткова брезгливо передернулась.

– Гадость какая! Не буду я это пить!

– Почему? Должны мы узнать, что думаем друг о друге?Завтра к вечеру мы все разлетимся, и неизвестно, когда соберемся снова. Черезгод? Через пять лет? Чаша Искренности позволит нам разобраться, кто нам друг, акто так себе, мимо пробегал, – заявила Склепова, подавая знак Гуне, чтобыон наливал в Чашу воду.

Тане идея Гробыни совсем не понравилась.

– Если под искренностью подразумевается, что людиговорят друг другу неприятные вещи, но это не искренность, а лучший способрастерять друзей. А то одному ляпнешь, что у него голос противный, другому, чтоу него изо рта пахнет, третьей, что она хамло недорезанное…

– Хамло? Погоди, Гроттерша! Не беги впереди паровоза,что везет три тонны навоза! Ты еще не пила из Чаши, а уже все вываливаешь! –возмутилась Склепова, принимая «хамло» на свой счет.

Но все же неизвестно, согласился бы кто-нибудь пить из ЧашиИскренности, если бы не Ягун. Играющий комментатор загорелся этой идеей,особенно когда ему пришло в голову, что он сможет выведать тайну Семь-Пень-Дыра.А когда Ягун бывал чем-то воодушевлен, он не оставлял никому выбора, стольковдохновляющего буйства было в одном отдельно взятом комментаторе.

– Э нет, Ягун! Что-то ты слишком увлекся! Чур япервая! – сказала Гробыня и взяла у Гуни Чашу.

Сделав глоток, она кокетливо поморщилась и вытерла губытыльной стороной ладони. Ее разновеликие раскосые глаза скользили пооднокурсникам.

– А теперь я собираюсь произнести тост! Так-то, пусимои косопузые, имейте это в виду! Ах да, на «пусей моих косопузых» всекопирайты у Грызианки, а я сижу в тенечке и обмахиваюсь веером…

Зрачки Склеповой встретились у переносицы и сразу разошлись.Магия Чаши медленно и мягко охватывала ее.

– Пррр! Что-то я сбилась! Что я хотела сделать? –спросила Гробыня слегка охрипшим голосом.

– Тост! – подсказала Рита Шито-Крыто.

– А… да… тост! Спасибо, Крыто-шиша! Просьба меня неубивать, потому что тост будет колючий, сладкий и противный… короче такой, какя сама!.. В общем, поехали! Разбирайте бокальчики и прочую посуду! Мою чашу нетрогать! Пррр! Глома (а, да, я давно уже называю его Глома! Вы не знали?),проследи!..

Отдав Гуне приказ, Гробыня отняла у кого-то бокал сшампанским и не очень ловко, но все же вполне достойно залезла на стол. Столпопытался завалиться, но Ягун с Гуней его придержали.

Гробыня выпрямилась, подняв над головой бокал.

– Ну-с, первым делом выпьем за наших преподов!..По-моему, больших милашек не найти даже в Белых Столбах в палатах для буйных.Еще (Гробыня огляделась) выпьем за Таню Гроттер, которая, не имея ни кожи, нирожи… ну хорошо-хорошо, кожа есть и место для рожи тоже… разбила сердцеПупперу, Ваньке, Ургу и… э-э… ну еще возможно кое-кому.

Про Глеба Склепова дальновидно не упомянула, не желаясвязываться с Зализиной, усмирение которой могло отгрызть хороший кусоквсеобщего счастья.