Читать книгу - "Последний кольценосец - Кирилл Еськов"

– Прекрати сейчас же! Мне не нужно ничего, кроме твоих орхидей, честное слово. Ты ведь никогда прежде этим не промышляла, верно?

Она кивнула и по-детски шмыгнула носом.

– Дунган – огромные деньги для нас, благородный господин. Мы с мамой и сестренкой могли бы жить на них полгода…

– Вот и живите себе на здоровье, – проворчал он, вкладывая в ее ладошку золотой кругляш с профилем Саурона. – Помолись за мою Удачу, она мне наверняка понадобится, и очень скоро…

– Так, значит, ты вовсе не благородный господин, а рыцарь Удачи? – Теперь она являла собой чудесную смесь любопытства, детского восхищения и вполне взрослого кокетства. – Вот никогда бы не подумала!

– По типу того, – ухмыльнулся барон и, подхватив корзинку с меотисами, направился в сторону Яшмовой улицы, провожаемый ее серебристым голоском:

– Тебе обязательно повезет, рыцарь, верь мне! Я буду молиться изо всех сил, а у меня легкая рука, правда!

Тина, старая служанка Элвис, отворившая ему дверь, отшатнулась, будто увидав привидение. «Ага, – подумал он, – выходит, мое появление настоящий сюрприз и, наверное, не всем придется по вкусу». С этой мыслью он и направился к гостиной, откуда доносились звуки музыки, провожаемый горестными причитаниями старушки – та, похоже, уже почуяла: этот визит из прошлого добром не кончится… Общество, собравшееся в гостиной, было небольшим и весьма изысканным; играли Аквино – Третью сонату, причем играли превосходно; на бесшумно возникшего в дверях барона поначалу не обратили внимания, и он несколько мгновений наблюдал со спины за Элвис, одетой в облегающее темно-синее платье. Потом она обернулась к дверям, взгляды их встретились, и у Тангорна возникли одновременно две мысли, причем одна другой тупее: первая – «Есть же на свете женщины, которым все на пользу, даже годы», а вторая – «Интересно, выронит она свой бокал или нет?».

Она двинулась к нему, медленно-медленно, будто преодолевая сопротивление, но сопротивление – это почувствовалось сразу – именно внешнее; ему казалось, что дело тут в музыке – она превратила комнату в прыгающий с камня на камень горный ручей, и Элвис сейчас приходилось брести по его руслу против течения. Затем ритм начал меняться, Элвис стремилась к нему – но музыка не сдавалась, из бьющего в колени потока она стала вдруг непроходимой зарослью ежевики: Элвис приходилось теперь разрывать эти колючие плети, ей было трудно и больно, очень больно, хотя она и старалась не показать виду… А потом все кончилось: музыка смирилась, опала обессиленными спиралями к ногам Элвис, и та, будто еще не веря, осторожно провела кончиками пальцев по его лицу:

«Господи, Тан… Мальчик мой… Все-таки вернулся…» Наверное, они простояли так, обнявшись, целую вечность, а потом она тихонько взяла его за руку: «Пойдем…»

Все было так – и не так. Это была совсем другая женщина, и он открывал ее по-новому, как в самый первый раз. Не было ни вулканических страстей, ни утонченных ласк, подвешивающих тебя на дрожащей паутинке над пропастями сладостного беспамятства. Была огромная, всепоглощающая нежность, и оба они тихо растворились в ней, и не было уже для них иного ритма, кроме трепета Арды, продирающейся сослепу сквозь колючую звездную россыпь… «Мы приговорены друг к другу», – сказала она когда-то; что ж, коли так, то сегодня приговор, похоже, привели в исполнение.

– …Ты надолго к нам, в Умбар?

– Не знаю, Эли. Честное слово, не знаю… Хотелось бы навсегда, но может случиться – на считанные дни. В этот раз, похоже, решаю не я, а Высшие силы.

– Понятно… Стало быть, ты опять в деле. Тебе понадобится помощь?

– Вряд ли. Может, какие-нибудь мелочи…

– Милый, ты же знаешь: ради тебя я готова на все – хоть на любовь в миссионерской позиции!

– Ну, такой жертвы от тебя точно не потребуется, – в тон ей рассмеялся Тангорн. – Разве только какая-нибудь ерунда – разок-другой рискнуть жизнью…

– Да, это легче. Так что тебе нужно?

– Я пошутил, Эли. Понимаешь, эти игры стали теперь по-настоящему опасны – это тебе не прежние идиллические времена. Честно говоря, и заглядывать-то к тебе было совершеннейшее безумие, хоть я и хорошо проверялся… Так что сейчас глотну кофе и побреду на ватных к себе в гостиницу.

На миг воцарилось молчание, а затем она окликнула его странным, как-то разом осевшим голосом:

– Тан, мне страшно… Я – баба, я умею чувствовать вперед… Не ходи, умоляю тебя…

Да на ней и впрямь лица нет, никогда ее такой не видал… Так-таки никогда? – и в памяти его тотчас всплыла картина четырехлетней давности: «Ты уходишь воевать, Тан…» Черт, час от часу не легче, с неудовольствием подумал он… А она тем временем приникла к нему – не оторвешь, и повторяла в отчаянии:

– Останься со мной, пожалуйста! Вспомни – ведь за все эти годы я никогда ни о чем тебя не просила… Ну один раз, ради меня!

И он уступил, просто чтобы успокоить ее (ладно, какая, в сущности, разница, откуда идти поутру на связь в «Морской конек»?), – и команда Мангуста прождала его этой ночью в «Счастливом якоре» впустую.

Что ж, не явился сегодня – явится завтра. Чем устраивать беготню по всему городу, лучше подождать его у норы, нам не к спеху; да и делить группу захвата чревато: как-никак барон в свое время был «третьим мечом Гондора», не хрен собачий… Уж что-что, а ждать Мангуст умел как никто другой.

Секретная служба Умбара, надежно запрятавшаяся в пропахших бумажной пылью, сургучом и чернилами недрах Министерства иностранных дел под нарочито-невнятной вывеской ДСД – «Департамент специальной документации», была организацией-невидимкой. Государственную тайну составляет даже местоположение ее штаб-квартиры: «Зеленый дом» в Болотном переулке, который изредка поминают, должным образом понизив голос, «хорошо информированные лица» из числа сенаторов и высших чиновников, в действительности всего лишь архив, в коем хранятся рассекреченные документы, вылежавшие положенный по закону стодвадцатилетний срок. Имя директора Департамента известно лишь трем лицам: канцлеру, военному министру и генеральному прокурору республики (сотрудники Конторы имеют право убивать лишь с санкции прокуратуры – впрочем, случается, что санкцию эту им выдают задним числом), а имена четырех его вице-директоров – никому, кроме него самого.

В отличие от спецслужб, создаваемых на полицейской основе (эти, как правило, навсегда сохраняют неистребимую тягу к помпезным административным зданиям на главных столичных улицах и к запугиванию собственных сограждан байками о своем всемогуществе и вездесущности), ДСД возник скорее как служба безопасности крупной торгово-промышленной корпорации – более всего он озабочен тем, чтобы при любых обстоятельствах остаться в тени. Организационная структура Департамента скопирована с заморро – умбарских преступных синдикатов: система изолированных ячеек, соединяемых в единую сеть лишь через своих руководителей, которые в свой черед образуют ячейки второго и третьего порядков. Сотрудники Конторы живут под специально разработанной личиною не только за границей, но и дома; они никогда не носят оружия (кроме случаев, когда этого требует их легенда) и ни при каких обстоятельствах не открывают своей принадлежности к организации. Обет молчания и умберто (принцип, который Грагер некогда сформулировал для Тангорна как «За вход – дунган, а за выход – сто») объединяют ее членов в некое подобие тайного рыцарского ордена. Трудно в это поверить, зная умбарские нравы, но за три века существования ДСД (впрочем, официальное свое название Контора меняет с той же регулярностью, как змея – кожу) случаи предательства в его рядах можно перечесть на пальцах одной руки.