Читать книгу - "Ночь богов. Гроза над полем - Елизавета Дворецкая"

На пару следующих ночей Лютава еще оставалась с Молинкой, но Змей Летучий больше не тревожил их покой. Зато солнце жгло землю по-прежнему яростно, всходы вяли, отчаянно нуждаясь в дожде. И старшая жрица Молигнева решила просить дождя, пока зной не погубил все надежды на будущий урожай.

С самого утра все женщины княжеской семьи, за исключением разве что Замилы, собирались во дворе. Вышла и Молинка – уже немного посвежевшая, со слабым румянцем на щеках. Перед избушками дожидались младшие дочери Любовидовны – Ветлица, Премила и Золотава.

– Русавка, ты идешь? – крикнула Ветлица в окошко материной землянки, где еле-еле продрала глаза вторая из дочерей Любовидовны. – Солнце ждать не будет! Все прихорашиваешься? Не старайся, все равно женихов сегодня не будет, никто тебя не увидит!

– А нам женихи ваши вообще не нужны! – заявила Золотава. – Это вы, колоды старые, волнуетесь, а мы с Премилкой еще кагана хазарского подождать можем. Правда, Премилка?

Ей исполнилось всего одиннадцать лет, разговоры о женихах и прочем таком ее еще не волновали. Да и о чем им волноваться? Тринадцатилетняя Премила, высокая для своих лет, тоненькая и гибкая девочка, со светлыми золотистыми волосами и голубыми глазами, обещала вырасти красивой, да и сама Золотава во всем походила на Молинку, у которой от женихов не было отбоя. Метлой не отмашешься, как говорила Ветлица.

Самой Ветлице не так повезло с красотой, но при своей бойкости она и не терялась перед старшими сестрами, и нравилась молодым парням. Сейчас ей сравнялось всего четырнадцать лет, но наверняка уже не один жених с нетерпением дожидался, когда ей исполнится пятнадцать и можно будет к ней свататься.

– Вот уж кого нам не надо, так это кагана хазарского, – заметила Молинка.

После купальских событий в Ратиславле любили поболтать о хазарах, но Молинка вспоминала о них с содроганием. Пусть в землях вятичей ей так ни одного хазарина и не пришлось повидать, у нее не шло из ума, что сейчас, когда они тут собираются рвать цветочки и вить веночки, ее Ярко бьется с хазарами на Дону и может погибнуть! Настоящий Ярко, а не тот, с огнем на зубах, что являлся к ней пылающими искрами с крыши…

– У батюшки, вон, три жены в доме, и то все ругаемся, – заметила Лютава. – А у кагана знаешь, сколько жен! Двадцать пять! Нам в Воротынце Семьюшка рассказывала. Хазары дань берут с двадцати пяти племен и от каждого племени требуют кагану в жены княжескую дочь.

– И у вятичей требуют? – спросила любопытная Ветлица.

– У вятичей пока нет, а у поборичей и лебедян требовали. Это нам тоже Семьюшка рассказывала. Такое дело было, прямо никакой кощуны не надо. Приехали к поборическому князю люди от хазарского кагана, всякие беки и тарханы, стали требовать ему в жены дочь княжескую. А иначе, говорят, всю землю огнем пройдем, людей в полон уведем. А княжна Рутава совсем за кагана не хотела, у нее жених уже был. А он, как узнал про такую беду, забрал ее уводом. Князь смотрит – дочь-то пропала, что делать? Взяли девку из села, тайком приняли ее в род, Рутавой нарекли – и отдали. Вот, дескать, дочь моя перед богами.

– Да ну, вранье все это! – Ветлица не поверила. – Вам там кощуны сказывают, а вы уши развесили. А ну как узнают? Торговые же люди ездят, у нас вон даже Вышень на Дону был. Приедут, увидят, что княжна не та, вот и будет им огонь и полон!

– Да где Дон и где Итиль!

– Где?

– Ну, далеко, в общем. Итиль не на Дону, а на Волге. Туда так просто не доедешь. Да и жен каганских не видит никто! У хазар и самого кагана никому нельзя видеть, он там вроде бога почитается! Его народу показывают один раз в год на самый большой праздник, а в другое время к нему только воевода вхож, если что важное обговорить надо, и то очищается сначала, а потом уж идет! А ты говоришь – видели. Да кто же их пустит туда, купцов, да еще иноземцев!

– Ну, у него там и ор стоит! – фыркнула Премила.

– А главное, не приведи Макошь до такого дожить, что и вятичских князей дочери у кагана в женах окажутся! – вздохнула Лютава. – Если дочь княжескую отдадут, значит, себя данниками признают. А от них и до нас уже рукой подать.

– А что? К нам кто-то еще сватается? – На пороге землянки наконец-то появилась Русавка, потягиваясь так, что рубаха чуть не рвалась под напором мощной груди.

У многих дверей уже стояли женщины и девушки, тоже по большей части в рубашках и босиком – большего жаркий день не требовал. Перед связкой землянок, где обитали многочисленные родичи Вышеня, толпившиеся женщины рассматривали наряды его старшей жены и ее дочери, Хорсавки. Вышень и в последней, не слишком удачной, поездке своего не упустил – ухитрился каким-то образом раздобыть два куска шелка, да таких больших, что для жены вышла целая рубашка, а для дочери почти целая – только подол пришлось надставить простым льном, но его так густо покрывала вышивка, что разница почти не замечалась. У самой Вышенихи обновка была густо малиновая с желтой каймой по краю, а у Хорсавки – и вовсе дивного серебристо-стального цвета. При виде такого чуда даже княжеские дочери не удержались, подбежали пощупать и поглядеть.

– Там основа – из черной нити, а уток – из белой, вот и выглядит как старое серебро! – поясняла Вышениха, чрезвычайно довольная. Теперь их обновки будет обсуждать вся волость. – На, погляди, у меня лоскуток остался, на нем видно.

Собравшись вместе, женщины и девушки Ратиславля отправились к луговине. Позади всех с явной неохотой плелась Замирка, дочь Замилы. Как ни досадно, дочь уродилась не в красавицу княгиню: невысокая, коренастая, с грубыми чертами лица и отчетливо видными черными усиками над толстой губой, она была так нехороша, что парни если и глядели на нее, то исключительно с презрительным или жалостливым любопытством. Сделать ее лучше не удавалось никакими нарядами или украшениями, которые, казалось, только подчеркивали ее «страхолюдство», как говорила безжалостная Ветлица. На пирах мать укутывала ее в разноцветные шелка и увешивала серебром и золотом, отчего бедная девушка почему-то начинала выглядеть еще хуже, чем обычно.

Ратиславль уже пробудился: скотину выгнали, хозяйки и челядь носили воду, разводили огонь в печках, принимались за стряпню. Несмотря на ранний час, уже становилось жарко, и Молинка обмахивалась ладошкой.

– Хорошо, поневу не надела! – пропыхтела она, дуя себе за ворот рубахи.

С конца длинного пригорка открывался широкий вид на зеленую луговину, за которой синела и блестела под солнцем петля реки. С высоты казалось, что ослепительно-белые облака над рекой совсем низко, что можно пойти еще немного вперед и достать их рукой. Говорят, что в такие утра сами берегини моют рубашки в небесной синеве и вешают на радугу сушиться. Казалось, что и сами девушки идут, как богини, по небесным лугам, и солнце, в облике золотого коня, пасется у той реки…

На опушке рощи за луговиной бросались в глаза движущиеся белые пятна – это девушки из ближних весей, вставшие пораньше, собирали по росе цветы и травы для венков и уборов.

К полудню женщины и девушки из Ратиславля и окрестностей собрались к святилищу с охапками трав и цветов. Подошла и Далянка, уже с пышным венком на голове, одетая вместо рубашки в целый сноп травы и цветов, обмотанный тесьмой на груди и на поясе, чтобы держался. К ее красивому лицу вся эта зелень необычайно шла, и сегодня она снова казалась настоящей богиней Лелей.