Читать книгу - "Воронья стража - Владимир Свержин"

С точки зрения институтского руководства, это штатная обязанность каждого оперативника. Как хирурги, вонзающие в живое тело отточенную сталь операционного скальпеля, мы жертвуем малым для спасения большего. И тут, несомненно, близость понятий “оперативник” и “операция” не случайна. Результаты нашего “лечения” – десятки тысяч, порой миллионы спасенных жизней. И все же, все же… День, когда ты не сможешь, не найдешь в себе внутренних сил пойти на вербовочный контакт, можно считать последним днем работы в Институте. Равно как и наоборот: в тот час, когда заманивание в расставленные сети ничего не подозревающей жертвы не вызовет сомнений, душевного трепета, следует уходить на пенсию и, пожалуй, обращаться к психоаналитику.

Поэтому, буркнув Олуэн, что мне необходимо будет с ней серьезно поговорить, я размашисто зашагал к храму, где уже, должно быть, устал дожидаться старого приятеля смиренный брат Адриен.

* * *

Часовня Святого Иоанна, расположенная на третьем этаже Белого Тауэра, была облицована белым камнем, привезенным некогда из Франции, что придавало назначенной встрече своего рода символический оттенок. Уж и не знаю, почему архитектор, строивший дворцовую молельню, решил, что в старой доброй Англии не хватает собственных камней, но, будь я действительно французским принцем, пусть даже наваррской крови, меня, конечно же, должна была согревать мысль, что камень вокруг – часть покинутого, но такого дорогого Отечества. Как говорится, дома и стены помогают.

Брат Адриен, уже приобретший подобающий священнослужителю вид, поджидал меня, рассеянно листая требник и время от времени кидая взгляд на строгую романскую арку входа. В отличие от готических храмов, возносящих в поднебесную высь утонченно-изысканные башни-стрельницы, всем своим видом призывающие душу человеческую воспарить к престолу Всевышнего, романский неф[36]часовни Святого Иоанна опирал своды высоких арок на кряжистые, точно столетние дубы, колонны, поражая своей неодолимой мощью, делая человека крошечным и слабым пред грозным ликом Творца. В этих стенах довольно странно должны были звучать речи о любви Господней к чадам своим, зато уж проповедь, начинавшаяся со слов: “Покайтесь, грешники!” – непременно повергала ниц подавленных окружающим величием прихожан.

Вряд ли наш бравый капеллан рассчитывал на подобный эффект, но, уж конечно же, принимал его во внимание.

– Мир вам, сын мой! – как всегда благостно, точно и не было беседы в прелестном замке на Луаре, начал брат Адриен. – Рад видеть вас в добром здравии.

Я склонил голову, демонстрируя напускное благочестие и одновременно приветствуя старого боевого товарища.

– Ваше преподобие! – Я приложил руку к груди, кратко и сдержанно демонстрируя радость от встречи со знакомцем в столь странном для гугенота месте. – Признаться, я несколько удивлен – увидеть вас в Англии, а уж тем более здесь, в Тауэре.

– Все в руце Господней! – указывая на место рядом с собой, потупил очи лжебенедиктинец. – С трепетом и благодарностью принимаю я указания перста Его и не ропщу, принимая невзгоды…

– …ибо все они во благо и направлены к вящей славе Господней! Не так ли, святой отец?

Минуты полторы благочестивый святоша молчал, изучающе созерцая точно впервые увиденное лицо августейшего собеседника.

– Воистину так, сын мой! – в конце концов изрек он, явно принимая к сведению знакомую скороговорку иезуитского канона.

– Но что привело вас сюда, отче? Неужели же в Англии также сыскались те, кто постигали с вами богословие на скамьях Сорбонны? Или же наши с месье д'Орбиньяком злоключения подвигли вас, точно апостола былых времен, словом Божиим умиротворять и наставлять на путь истинный орды погрязших во грехе язычников, возносящих хвалу Диане-Гекате?

– Ваше высочество! – едва взглянув на меня из-под опущенных ресниц, смиренно промолвил бедный парижский каноник. – Сердце мое наполнилось болью и душа стенаниями, когда услышал я от шевалье де Батца весть о том, что вы попали в руки злодея, осмелившегося посягнуть на заведенный всеблагим Отцом сущего порядок. Однако, хотя в былые дни мне и доводилось оказывать вам кое-какие услуги и кто-то может даже сказать, что сама жизнь ваша находилась в моих руках, я почитал бы себя безумцем, когда бы решил, что столь доблестные и находчивые воины, как вы и шевалье д'Орбиньяк, не смогут обойтись без такой малости, как моя подмога. Теперь же, когда с Божией помощью в Лондоне находится и отважнейший из отважных месье де Батц, мессир, мне ли помышлять о подвигах, более приличествующих храбрым воинам, чем смиренному божьему человеку?!

Я невольно усмехнулся. При всей ренессансной витиеватости суть речей иезуита сводилась к банальному: “Недосуг мне нынче вами заниматься”. Но, черт возьми, как замечательно это было сказано!

– Мне известно о приезде Мано, – кивнул я, пытаясь резкостью речей сбить брата Адриена с выбранного тона. – Он уже встретился с Рейнаром. Однако, преподобный отец, мне странно слышать от вас, католика, обвинения Рейли в узурпации власти. Не его ли святейшество отринул Елизавету от своей паствы и не он ли объявил правильным и богоугодным деяние всякого, сместившего отступницу с английского трона?

– Увы, сын мой! – Брат Адриен тяжко вздохнул, точно собственноручно вынужден был подписать упомянутую буллу. – Слова твои истинны, но день минувший не есть день нынешний. Ведь то, что было сказано в названном вами обращении римского понтифика, имело смысл меж князьями и принцами католического мира, но в том, чтобы сменить отступницу на закоренелого язычника, нет ни мудрости, ни пользы. Пример же самоуправства, позволяющий всякому охочему до свары менять помазанников божьих точно перчатки, пагубен в корне своем. Тем более что, по слухам, королева бриттов, будучи женщиной весьма образованной, способна понять слово Божие и принять волю его, особенно ежели длань Господня вернет ей то, что с такой легкостью отобрала.

Я готов был аплодировать брату Адриену стоя, и лишь опасение, что неуместные рукоплескания могут привлечь нежелательных свидетелей в пустую часовню, удержали меня от этого шага. Какой воистину королевский подарок готовилась преподнести милосердная и добронравная матерь Католическая Церковь своей беспутной, но не безнадежной дочери! Вернуть престол в тот час, когда подданные не пожелали поддержать Элизабет Тюдор ни как свою королеву, ни как главу англиканской Церкви! Воистину здесь человеколюбие с дальним прицелом! Но если с этим все казалось более-менее ясным, то история с портретом короля Испании для погрязшего в греховной нечистоте язычника оставалась загадочной, точно латинские изречения на бинтах египетских мумий.

– Я растроган, ваше преподобие! – делая вид, что смахиваю скупую мужскую слезу из уголка глаза, вздохнул я. – А лик ревностного защитника веры, короля Испании, вы, должно быть, решили презентовать нечестивому лорду-протектору по несказанной доброте своей исключительно для утешения в часы грядущего возмездия.

Брат Адриен невольно улыбнулся представшей его внутреннему взору картине.