Читать книгу - "Рассвет Оникса - Кейт Голден"

уверена, что он это заметил. — Но, как ты сказала сегодня вечером, я стар и скучен. Мне нравятся политические тома.

Я изобразила, что медленно умираю от скуки, чем заслужила великолепную ухмылку.

— Отлично. Что еще ты любишь? — Мне нужно было больше. Мне нравилось узнавать о незлом короле Кейне. Я представляла, как он в другой жизни намазывает хлеб маслом и читает большую скучную книгу в маленьком домике у моря, а в соседней комнате спят дети. О том, была ли я где-то в том домике, принимая мыльную ванну, я старалась не задумываться.

— Ну, ты же знаешь, что в детстве я любил играть на лютне. Мне нравится играть в шахматы с Гриффином. Он единственный, кто может меня обыграть.

— Такой скромный король, — поддразнила я.

— По правде говоря, я уже не так много делаю того, что мне нравится.

От этой мысли мне стало невыносимо грустно.

— Что ж, мы должны это изменить. Когда война закончится и ты сможешь уделить минутку своим королевским обязанностям, я отведу тебя на свой любимый травянистый холм над моим домом в Янтарном. Кружка сидра и закат над городской площадью в Аббингтоне — ничто не поможет.

— Ты очень хороша в этом.

— В чем?

— В неизменном позитивности.

Мои губы дрогнули в легкой улыбке.

— Не похоже, что это хорошо.

— Нет ничего более ценного в таком мрачном мире, как наш.

Теперь мы оба лежали на боку и смотрели друг на друга. Между нами было слишком мало пространства и в то же время как-то слишком много. Это было мучительно. Я поискала в мыслях другой вопрос, чтобы снять напряжение.

— В последний раз, когда ты меня так удивил, я все еще думала, что ты в плену. Почему ты пришел ко мне в тот вечер?

— Что ты имеешь в виду?

— В первый раз мы встретились, когда ты был в подземельях, чтобы манипулировать кем-то другим для получения информации. Во второй раз тебе понадобилась медицинская помощь. Я — единственный целитель, и ты подумал, что я не смогу тебе помочь, если ты признаешь себя королем — прекрасно, логично. Но в третий раз ты стоял возле моей камеры и ждал меня. Ты сказал, что проверяешь, не собираюсь ли я все еще бежать. Но я не поверила тебе тогда и точно не поверю сейчас. Так почему?

Он провел рукой по подбородку в раздумье.

— То, что я сказал тебе той ночью, было правдой. Я столкнулся с чем-то неприятным. После этого, я думаю, мне просто хотелось… быть рядом с тобой.

Мой пульс участился, и я ждала большего. Больше, больше, больше.

— Не как король, которого, как я знал, ты ненавидишь. А как человек, который тебе понравился. — Он покачал головой и вздохнул. — И человек, который стал мне нравиться.

Значит, я была права, после того дня, когда мы мчались к пруду.

Этот чудовищный поступок был целенаправленным, чтобы быть для других тем, что он чувствовал внутри. Я тщательно подбирала слова.

— Некоторое время назад ты сказал, что, возможно, я не так уж высокого мнения о себе. — Это признание обожгло мои щеки, но я продолжила. — Я думала, что моя жизнь стоит меньше, чем жизнь моего брата. Вскоре после этого я поняла, как мало я за себя постояла или думала о себе на протяжении стольких лет. Возможно, ты страдаешь от похожего недуга?

Кейн переплел мою руку со своей. Его ладонь была шершавой и теплой и вдвое больше моей.

— Какая проницательная птичка. Боюсь, мое состояние гораздо хуже. Тебя окружали люди, которые говорили тебе подобные вещи. Глупые дураки, все они.

Было видно, что он раздумывает, что сказать дальше. Я терпеливо ждала.

— Я причинил вред многим людям, Арвен. Я приношу боль, куда бы я ни пошел. Я причиняю боль людям. Часто тем, о ком я больше всего забочусь.

Я знала, что это правда, но еще хуже было слышать, как он признает это.

— Всегда будет другой день, Кейн. Шанс все исправить.

— Нет, не будет.

Его серьезные глаза сверкнули в свете свечи, и я медленно вздохнула.

— Разве это не слишком… определенно? Каждый способен на искупление.

— Они мертвы, Арвен. Из-за меня. — Я вздрогнула от резкости его слов. В них переплелись ненависть к себе и боль — неудивительно, что он считал себя чудовищем. — Искупления нет, — продолжал он, отнимая свою руку от моей. — Только месть.

— Звучит как очень одинокий способ жить.

— Да. — Он сказал это так, словно заслуживал такого существования.

Чувство вины и злость, пульсировавшие в его голосе, едва не задушили меня.

— Так вот почему… — Сформулировать вопрос было непросто, но он уже слишком долго горел в моей голове. — Ты никогда не брал королеву?

— Не уверен, что это подходящее наказание для кого-то, — сказал он, и с его губ сорвался горький смешок. — Даже по моим меркам и ‘любви к пыткам’, как ты любишь говорить. Никто не заслуживает вечной участи быть моей женой.

Самокритичный Кейн — это было что-то новенькое.

А может, и нет. Я не слишком хорошо знала его до сегодняшнего вечера, поняла я.

Он слегка приподнялся.

— Если уж на то пошло, Гриффин гораздо больший поклонник тех тактик, которые, как ты утверждаешь, я люблю, чем я когда-либо был. Очень суровые военные родители. Он даже однажды предложил заставить тебя говорить подобным образом. — Глаза Кейна злобно потемнели при одном воспоминании, и у меня заколотилось сердце.

— Заставить меня говорить? Что сказать?

— Много лет назад из моего хранилища был изъят клинок. Гриффин подумал, что ты можешь что-то знать, поскольку наша последняя зацепка на тот момент была в Янтарном. Это то, что искал твой голубиный любовник. — Он произнес это слово с гримасой.

Мне надоело, что Кейн считает, будто мы с Халденом были вместе, хотя это не так. Особенно теперь, когда я знала, на что он способен.

— Он никогда не был моим любовником. Мы не… — Я неловко вздохнула.

— А.

— У меня не было. Ни с кем. — Он был прав, в тот день в тронном зале. И что-то в этом странном часе ночи, словно в нашем собственном кармане, в сочетании с нашей близостью на кровати, вытягивало из меня интимные признания. Может, я все еще была пьяна?

Выражение его лица было нечитаемым, но у него хватило благоразумия пройти мимо моего ненужного признания.

— Но ты что-то чувствовала к нему.

— Я не уверена. Думаю, он был тем, кого от меня ожидали, а я очень старалась быть такой, какой меня хотела видеть семья. Но я ничего не