Читать книгу - "Кровь и железо - Джо Аберкромби"

Малахус Ки смотрел на спутников через плечо, его глаза были большими и круглыми от тревоги.

— Не стоит ли нам попытаться ехать быстрее?

— Да, может быть, — сказал Логен, гладя шею своей лошади, — но это утомит лошадей. Не исключено, что вскоре нам понадобится скорость. Можно было бы прятаться днем и ехать по ночам, но тогда мы рискуем заблудиться. Лучше ехать как сейчас. Двигаться медленно и надеяться, что нас не увидят. — Он нахмурился, бросив взор на вершину скалы. — Что нас уже не увидели.

Байяз хмыкнул.

— Тогда, пожалуй, сейчас самое лучшее время сказать тебе. Эта ведьма Кауриб не была и вполовину такой дурой, какой я пытался ее выставить.

У Логена упало сердце.

— Вот как?

— Да. Несмотря на ее раскраску, золотые побрякушки и болтовню насчет дальних окраин Севера, она знает свое дело. «Долгий взгляд», так это называется. Фокус не новый, но действенный. Она наблюдает за нами с тех пор, как мы с ней расстались.

— Она знает, где мы находимся?

— Более чем вероятно, что она знает, когда мы выехали и в каком направлении движемся.

— Это сводит наши шансы на нет.

— Да, я тоже так думаю.

— Черт!

Логен уловил какое-то движение среди деревьев слева от себя и схватился за рукоять меча. Пара птиц поднялась в воздух и взмыла в небеса. Он подождал, чувствуя, как отчаянно колотится сердце. Ничего. Он опустил руку.

— Надо было убить их, пока у нас была возможность. Всех троих.

— Но мы этого не сделали, а теперь поздно. — Байяз внимательно посмотрел на Логена. — Если они действительно поймают нас, каков твой план действий?

— Бежать. И надеяться, что наши лошади окажутся быстрее.

* * *

— А этот? — спросил Байяз.

От резкого ветра деревья не спасали: он задувал в долину и заставлял пламя костра метаться. Малахус Ки сгорбился и плотнее закутался в одеяло. Сосредоточенно наморщив лоб, он вглядывался в короткий стебелек, что держал перед ним Байяз.

— М-м-м… — Это было уже пятое растение, и несчастный ученик до сих пор сумел назвать правильно только одно из них. — Это, кажется… э-э… ильеф?

— Ильеф? — эхом откликнулся волшебник.

Его лицо не давало никакого намека на то, верен ли ответ. Во всем, что касалось ученика, он был безжалостен, как сам Бетод.

— Ну да… наверное.

— Едва ли.

Ученик закрыл глаза и испустил тяжкий вздох, пятый за этот вечер. Логен искренне ему сочувствовал, но ничем не мог помочь.

— Урсилум, так это называется на древнем языке, — сказал маг. — Круглолистный вид.

— Вот-вот, конечно, урсилум, это все время вертелось у меня на языке!

— Ну, если название у тебя на языке, то полезные свойства растения тоже должны быть неподалеку, не так ли?

Ученик сощурил глаза и с надеждой устремил взгляд вверх, в ночное небо, словно искал ответ среди звезд.

— Оно помогает… при ломоте в суставах?

— Нет, определенно нет. Боюсь, твои суставы будут по-прежнему беспокоить тебя. — Байяз медленно повернул стебелек между пальцами. — У урсилума нет полезных свойств. Во всяком случае, мне о них не известно. Это просто трава.

И он бросил его в кусты.

— Просто трава, — повторил Ки, качая головой.

Логен вздохнул и потер усталые глаза.

— Прошу прощения, мастер Девятипалый, мы, кажется, утомили тебя?

— В чем здесь смысл? — спросил Логен, простирая вперед ладони. — Кому какое дело, как называется ни на что не годная трава?

Байяз улыбнулся.

— Справедливый вопрос. Малахус, расскажи нам, в чем здесь смысл?

— Если человек хочет изменить мир, сначала он должен понять его. — Ученик сыпал словами, словно читал наизусть; он явно радовался тому, что знает ответ на этот вопрос. — Кузнец должен изучить законы металлов, плотник — законы дерева, иначе их работа не многого стоит. Низшая магия необузданна и рискованна, ибо она исходит с другой стороны, а черпать силу из нижнего мира опасно. Маг укрощает магию знанием и так творит высокое искусство. Но, подобно кузнецу или плотнику, он должен стремиться изменять лишь то, что понимает. С каждой новой частицей знания его могущество возрастает. Поэтому маг стремится узнать все, чтобы понимать мир в целостности. Дерево крепко лишь настолько, насколько крепки его корни, а знание — корень могущества.

— Можешь не говорить — думаю, это Иувиновы «Основы высокого искусства».

— Самые первые строки, — кивнул Байяз.

— Прости, если мои слова тебе не понравятся, но я живу в этом мире уже больше тридцати лет и до сих пор не понимаю ничего из того, что со мной происходило. Познать мир целиком? Понимать все, что в нем есть? Вот так задачка!

Маг рассмеялся:

— Да, задача, разумеется, совершенно неосуществимая. Чтобы по-настоящему понять одну-единственную травинку, потребуется целая жизнь на ее изучение, а мир постоянно меняется. Вот почему мы, как правило, специализируемся на чем-то одном.

— И что выбрал ты?

— Огонь, — сказал Байяз, беззаботно глядя в пламя костра, отблески которого плясали на его лысине. — Огонь, и силу, и волю. Но даже в избранных мной областях после долгих лет исследований я все равно остаюсь начинающим. Чем больше ты узнаешь, тем больше понимаешь, как мало знаешь. Однако усилие само по себе стоит того. Знание есть корень могущества.

— Значит, если у вас достаточно знаний, то вы, маги, можете все, что угодно?

Байяз нахмурился.

— Существуют определенные пределы. И существуют определенные правила.

— Вроде первого закона?

Учитель и ученик одновременно подняли головы, чтобы взглянуть на Логена.

— Насчет того, что запрещается говорить с бесами, правильно? — уточнил тот.

Ки явно позабыл о том, что говорил в бреду, и раскрыл рот от изумления. Байяз прищурился, глядя на Девятипалого с едва уловимым подозрением.

— Ну что же… Да, это так, — промолвил первый из магов. — Запрещено прикасаться к другой стороне непосредственно. Первый закон должен выполняться всеми без исключений. Равно как и второй.

— А это что такое?

— Запрещено поедать человеческую плоть.

Логен приподнял бровь.

— Вы, волшебники, имеете дело с интересными вещами, — заметил он.

— О, ты и не представляешь себе, — улыбнулся Байяз. Он повернулся к ученику, протягивая тому бугристый бурый корень. — А теперь, мастер Ки, не будешь ли так добр сказать мне, как это называется?

Логен не мог не ухмыльнуться про себя: растение он знал.