Читать книгу - "Держитесь подальше от театра - Анатолий Гречановский"

– сквозь хохот неслось с экрана вслед обезумевшему Семе.

Возмущенная душа искала выхода. Он выбежал из комнаты, пробежал по пустому коридору, спустился по лестнице и выбежал во двор. Открытые створки ворот скрипели под порывами ветра. Не обращая внимания на потоки дождя, Сема выбежал за ворота и, как бы ища и догоняя кого-то, метался в разные стороны, устало крича:

– Стойте, не уходите! – и в изнеможении, рыдая, упал на траву. – Не оставляйте меня. Освободите меня от этой жизни, – жалобно причитал он, раскачиваясь из стороны в сторону. – Заберите меня с собой.

Гроза бушевала с полной силой. Все погрузилось в темную бездну. Раскат грома расколол небо, и вспышка молнии ударила в метрах десяти от Семы. Яркий луч света, испускаемый сверху от плоского непонятного предмета, образовал на поляне яркое пятно, в котором возникло изваяние, завернутое в плащ. Плащ распахнулся, обнаружив фигуру Деница в каком-то странном, плотно обтягивающем тело, костюме.

– Кресло мне, – приказал Дениц.

И в ту же секунду появились Лукавый, Косматый и Азазель в точно таких же костюмах. Лукавый пододвинул кресло, и Дениц сел, а Косматый раскрыл над ним зонтик, хотя дождь не попадал на поляну, а продолжал бушевать вокруг появившейся компании.

– Скажи мне, любезный, сколько жизней надо прожить, чтобы заслужить свободу? – спросил Дениц у Лукавого, не поворачивая головы.

– Много, босс, но самое главное – надо достичь духовного совершенства.

– А достиг ли духовного совершенства этот человек?

– Нет, босс.

– Босс, отпустите его на волю, – вмешался Косматый, – социальная среда отравила его душу и лишила памяти прошлых жизней.

– А были у него в прошлой жизни заслуги? – обратился Дениц к Лукавому.

Тот закатил глаза и стал что-то нашептывать, загибая пальцы рук.

– Да что вы с ним возитесь, босс, пошлите к чертовой матери, что вспомнит по пути, там остановится и найдет потерянное, – не выдержал Азазель.

И в то же момент… как в калейдоскопе, перед глазами Семы замелькали события прошлых лет, уходя все глубже и глубже в вековую трясину. Страны, города, сражения, пожары, изуверства, лица людей разных эпох, времен и народов. Внезапно дикий рев медведя остановил бегущее время. Из лесной чащи по тропинке вышел Симеон-отшельник, крепкий, кряжистый, весь обросший, одетый в дряхлое рубище, с вязанкой хвороста за спиной. Рев повторился. Симеон остановился, прислушался и спокойно пошел дальше. Войдя в избу, наполовину врытую в землю и отапливаемую по-черному, подбросил немного хвороста в тлеющий очажок, присел к нему и стал разбирать пучок сухих трав, бросая некоторые в глиняный чан, стоящий на очаге. Тишину нарушил сначала чуть слышный, приближающийся скрип колес. Через некоторое время к избе подкатила телега в окружении трех отроков. На телеге неподвижно лежал молодец в разодранном кафтане. Симеон вышел навстречу.

– Отче, помоги княжичу, – они низко поклонились.

– Недосмотрели. На медведя один пошел. Еле отбили. Умрет – хозяин нас засечет.

Симеон подошел к княжичу. Тот со стоном повернулся.

– Прости, отче, видать, обиделась на меня Девана, что не совершил жертвоприношение.

Симеон молча ощупал его со всех сторон и пошел к избе. Вернувшись, принес глиняный горшок и охапку больших листьев лопуха. Разодрав кафтан княжича, стал смазывать его спину черной вонючей мазью и поверху накладывать листья лопуха. Затем приказал холопам оторвать боковину от брички и привязать к спине потерявшего сознание княжича. Сделав все, что было приказано, Симеон сам резко перевернул княжича на спину с привязанной доской. Княжич застонал и открыл глаза.

– Жив будешь, княжич. Истину реку. Лежи так до наступления новолуния, а там все по воле Перуна, – и, обернувшись к холопам, спросил: – Медведя забили?