Читать книгу - "Монумент - Йан Грэхем"

В пути Пилигримов охватили сомнения, и с опаской глядели они на своего бледного спутника, именуемого Асвириусом. Пилигримы распознали в нем темный огонь, ибо не исцелял он больных, не жалел убогих и не снисходил к слабым…

Баллас вынырнул из черного колодца небытия, застонал и открыл глаза. Он лежал на кровати в холодной комнате со стенами из темного кирпича. Несколько свечей горели в нишах, а в одной из них лежал человеческий череп. От лба к макушке тянулась длинная черная трещина. Пустые глазницы бездумно взирали на Балласа.

– Мученик Кадарис Брант, – сказал чей-то голос.

В дверях стоял человек, которого Баллас видел в повозке. В тусклом свете его худая сгорбленная фигура казалась особенно хрупкой и костлявой. Он был очень стар, однако ясные серые глаза молодо поблескивали. Старик неторопливо пересек комнату и взял череп в руки.

– Кадарис Страдалец, Кадарис Лесной Странник. Вскорости его причислят к лику блаженных. Как только Магистры прикажут, его мощи… и поверь мне, это настоящий череп Кадариса, не подделка, не какая-то ерунда вроде застежки от сандалии Пилигрима или осколка камня Скаррендестина… так вот череп заберут в Эскларион Сакрос, благословят и поместят на вечные времена в собор Соритерата. Я не стану этому препятствовать, хотя, должен признаться, буду по нему скучать. Мне кажется, что он содержит толику души Кадариса. Веришь ли, нет ли – это отличная компания… Ты знаешь историю о Кадарисе? Он был отважным и добродетельным. Жил отшельником в лесу Уайлдхорн, питался дарами земли, ел орехи, коренья, ягоды и обитал среди животных, которые всегда считаются врагами человека, – волков, кабанов, змей… Однажды в лес забрела шайка разбойников. Вечером они решили поразвлечься: выкурили из норы барсука и натравили на него своего злобного пса. Из дальней части леса Кадарис услышал визг барсука и смех разбойников. Он пошел на звуки и отыскал их лагерь. Не колеблясь ни минуты, Кадарис отобрал барсука и отпустил на волю. Разбойники были в ярости. Они накинулись на Кадариса, избили его, выжгли глаза, переломали ноги и руки. Потом разрезали ему живот и запустили туда муравьев. Муравьи жрали Кадариса изнутри, он испытал невероятные муки и, разумеется, погиб.

Кадарис знал, на что он идет, и все же поступил так, чтобы спасти животное. Необычный размен, как ты полагаешь? Человеческую жизнь – за жизнь зверя. Но Четверо говорили, что любая жизнь равно ценна. Если уж животное должно быть убито, охотник обязан помолиться за свою добычу. И никакого зверя нельзя убивать ради развлечения.

Этот завет считается одним из самых малозначительных в учении Четверых, но Кадарис подчинялся ему с наибольшей строгостью. То был человек редкостной доброты и набожности. Я восхищаюсь им более, чем любым иным мучеником. И его присутствие здесь мне очень приятно…

Старик снял плащ, и Баллас увидел под ним синий балахон и амулет Скаррендестина, висящий на шее. Он вздрогнул и начал подниматься с кровати.

– Лежи тихо, – сказал старик, – а не то швы разойдутся.

– Ты священник, – выдавил Баллас.

– И не из последних. Как иначе мне бы удалось вывезти тебя из-под носа у стражей? Это потайная комната под собором Грантавена. А меня зовут отец Рендейж. – Старик кинул плащ на низкий столик. Из матерчатой сумки вынул пузырьки и повязки. – У тебя нет причин доверять мне. Ты – преступник навлекший на свою голову Эдикт Уничтожения, а я – священник Церкви Пилигримов. Я обязан желать тебе смерти и тысячи мучений. – Старик помедлил. – Но не желаю.

– Почему же? – простонал Баллас, все еще пытаясь сесть. – Потому что я смиренный последователь Четверых.

– Да. А я – беглец, грешник…

– Я последователь Четверых, – повторил Рендейж, выделяя голосом последнее слово. – В первую очередь. А уж потом священник и служитель Церкви. Я повинуюсь воле Пилигримов, а не Благих Магистров. В тех случаях, когда они не противоречат друг другу, я доволен, и жизнь моя проста. Но если они расходятся во мнениях… Я склоняюсь перед священным, а не земным. – Он указал вверх, но не на потолок, а словно бы на то, что над ним. – Пилигримы говорили: «Не запирайте двери своих церквей, ибо никому из людей не заказан путь в Дом Четверых. Грешник и праведник шествуют рука об руку, и суд земной не властен над ними. Лишь Четверо в Лесу Элтерин будут мерить добро и зло человеческие». – Он перевел дыхание. – Здесь ты в безопасности. Не знаю, правда, надолго ли. Скоро начнут проверять и священников – вопрос лишь когда. Магистрам эта идея не очень-то по вкусу: все поймут, что в Церкви нет единства. Но рано или поздно они вынуждены будут пойти на такой шаг.

Баллас посмотрел на Рендейжа долгим взглядом.

– Ты доставил меня сюда, ты меня лечишь, так? – Да.

– Что будет, если об этом узнают?

– Меня будут пытать, – сказал Рендейж. – Потом казнят.

– Очень может быть, что тем все и кончится, святоша.

– Я рискую жизнью, – согласился Рендейж, – зато спасаю свою душу. – Он вздохнул. – Ты голоден? Хочешь пить?

Баллас кивнул. Священник вышел из комнаты и вернулся с бутылкой вина и куском говядины. Баллас вгрызся в мясо, потом открыл бутылку и сделал порядочный глоток. Вкус показался знакомым, но он не мог вспомнить, где пил подобное вино.

– Сейчас мне нужно идти, – сказал отец Рендейж, – но мы поговорим позже. Я кое-что хотел бы с тобой обсудить. – Он помедлил, глядя на Балласа. – Ты свободен. Я не собираюсь удерживать тебя здесь насильно. Впрочем, должен сказать: в Грантавене нет более безопасного места. Выйди наружу – и ты станешь добычей стражей. Останься – и я гарантирую тебе защиту. Твои друзья проявили благоразумие и не стали покидать собор. Они в соседней комнате. Если хочешь, можешь с ними поговорить.

Рендейж кивнул и вышел из комнаты. Баллас жевал мясо и отхлебывал из бутылки. Он чувствовал боль в животе и ощущал, как при каждом движении натягиваются швы. Баллас поглядел на череп мученика, белеющий в нише, а затем встал с кровати и поплелся к двери.

В соседней комнате тоже оказались черепа, но здесь их были десятки. Они лежали на полках, устроенных в кладке. Баллас невольно вздрогнул. Показалось – пустые глазницы наблюдают за ним. Словно он оказался в толпе мертвецов, следящих тем не менее за каждым его шагом…

Здесь горели масляные лампы. Люджен Краск и его дочь сидели на одеялах. Лицо Эреш потемнело от кровоподтеков, один глаз заплыл, губы были разбиты. Тут же, на стуле в углу, примостился Джонас Элзефар. Он глянул на Балласа с непонятным выражением лица.