Читать книгу - "Камни Юсуфа - Виктория Дьякова"

В грязном белом платье с оторванным подолом и разорванными рукавами, кликуша медленно кружилась среди могильных плит на прилегающем к ограде монастыря кладбище, заросшем высокой травой и полевыми цветами, и как будто играла, даже смеялась сама с собой. Казалось, она никого не замечала вокруг. Витя подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть ее, волоча за собой упирающуюся Козлиху. Девица кружилась, низко опустив голову, и лицо ее было завешано длинными спутанными волосами грязно-серого цвета. Но руки и ноги у нее были в порядке, и это, по крайней мере, немного успокоило Витю. Он уже начал думать, что здесь невозможно найти никого, кто еще хотя бы отдаленно походил на человека.

Тень дубовых листьев, колеблемых ветром, трепетала над головой кликуши резной подвижной сеткой, изредка пропуская солнечный свет. Девица подняла голову, откинула волосы назад. Теперь Витя мог рассмотреть ее лицо, точнее лишь часть, так как она стояла в профиль. Лицо было очень худое, чрезвычайно бледное, до синевы, но черты его можно было даже назвать правильными. Нищенка подняла обе руки и водила ими из стороны в сторону, напевая что-то себе под нос и покачиваясь в такт своей песенки. Витя даже начал сомневаться: может быть, она вовсе и не сумасшедшая, просто немного не в себе от постигшего ее горя, или еще от чего, поскольку на буйную — а именно так он подумал о ней, исходя из рассказа Козлихи, она не походила.

Но не успел чекист довести до конца свои размышления, как девица перестала качаться, и хотя она еще не повернулась к нему лицом, Витя почувствовал на себе ее взгляд, от которого сразу стало не по себе.

Козлиха, видимо, зная повадки своей знакомой, потянула Растопченко в сторону. Но не успел он отойти, как девица развернулась к нему, и Витя увидел, что вторая половина лица у нее сплошь исполосована гноящимися шрамами, а второго глаза и вовсе нет.

Вот так да! Растопченко остолбенел от неожиданности. С одной половины лица ее можно было даже сравнить с печальным ангелом, зато с другой она была страшнее всех чертей ада. Вместе же две эти половины производили жуткое впечатление. Вперившись в мужчину своим единственным глазом, кликуша начала медленно приближаться к нему, что-то бубня себе под нос. Козлиха отчаянно тянула Витю за рукав. Поддавшись, Растопченко попятился и как раз вовремя.

С диким криком — слова трудно было разобрать, но что-то вроде: «Это он! Он меня попортил!» — девица кинулась на него, и не отойди он в сторону, вцепилась бы в горло.

Промахнувшись, кликуша кинулась на землю и забилась в судорогах, дико вопя и вырывая у себя волосы. Ее единственный глаз, багровый как спелый помидор, едва не выкатывался из орбиты.

Машка-Козлиха резко дернулась и вырвалась из рук. Витя оглянулся и обомлел. Крик кликуши послужил сигналом к действию для остального сонма нищих, обитавших вокруг монастыря. Они увидели чужака. Сбившись в кучу, уроды медленно надвигались на него всей толпой, грозя палками, ножами, костылями, отвратительными обрубками рук. Растопченко понял, что надо поскорее уносить ноги.

Козлиха спряталась за широким массивным дубом и с опаской выглядывала из-за него. Витя начал потихоньку отступать к тому месту, где должен был находиться Рыбкин. Но это только подхлестнуло толпу. Они бросились на него и на подскочившего на подмогу Рыбкина, и наверное, разнесли бы обоих по косточкам, не найди кто-то из них в отобранной у чекиста сумке половину большого каравая. Тут они вмиг забыли о чужаках и стали драться между собой, деля хлеб. Изрядно помятый, Витя поднялся на ноги.

— У тебя пряники остались? — крикнул он Рыбкину.

— Ага! — кивнул тот.

— Тогда кидай им все, и сваливаем! — приказал Растопченко. — А то костей не соберем.

Бросив в толпу оставшиеся пряники и уже больше не оборачиваясь, Витя и едва поспевавший за ним Рыбкин что есть мочи побежали вниз по склону, подальше от подворья.

Перевели они дух только у самого подножья холма. Не без страха в душе Растопченко посмотрел назад; он не на шутку боялся увидеть, что жуткая толпа мерзких уродливых людишек мчится вслед за ним по тропе. Но страхи его оказались напрасны. Вокруг опять царили тишина и полный покой. Пели птицы, стрекотали кузнечики, в воздухе пахло медом. Вдруг совсем рядом с Витей хрустнули ветки небольших дубков, и из-за них вылезла запыхавшаяся Козлиха.

— Ох, едва угналася за вами, — прошамкала она, — бросили меня тама. А тама мне чо? Мне тама не чо…

— А ты меня как бросила?! — накинулся на нее Витя. — Меня чуть не затоптали. Не могла предупредить?

— А я предупрежала, предупрежала я, — оправдывалась старуха, — только испужалась маленько. Да ты не серчай, мил человек, — она примирительно царапнула Витю когтями по руке, — я вот тебе гостинчик припасла, скушай, — она достала из потайного кармана обваленный в пыли пряник и протянула его Вите, — и сразу полегчает.

— Вот дает бабонька! — рассмеялся Витя. — И нас догнала, да еще и пряник прихватила. Вот, Леха, учись. Рекордсменка. Ей бы на Олимпиаде выступать, в эстафетной гонке. Точно медаль взяла бы!

Леха согласно закивал головой.

Не слушая Витю, Козлиха уселась на придорожный камень, разломила пряник на три части, две аккуратно положила на травку рядом, а третью принялась с аппетитом сосать, причмокивая. Рыбкин и Растопченко переглянулись, взяли оставшиеся части пряника и, присев на траву у раскидистого дуба недалеко от Козлики, последовали ее примеру. Над Москвой-рекой разнесся тягучий перезвон колоколов. В Даниловском подворье звонили к обедне. С высоты холма можно было видеть, как у реки, во владениях пана Дроздецкого, прихрамывающий кучер Андрюха, — значит, поляк все-таки догнал его с палкой, — расставляет прямо на улице на трухлявом столе, покрытом бархатной скатеркой, глиняные торели, покрашенные под серебро, чтобы подавать хозяину обед, когда тот отойдет от образов.

— Слышь, бабонька, — позвал Витя Козлиху, — а как эту подругу твою, что кинулась на меня, зовут?

— Ксения зовут, — откликнулась Козлиха, досасывая пряник. — А чо?

— А ты мне ее сможешь привести, если понадобится?

— А куды привести? — не поняла Козлиха.

— Куды скажу, — передразнил ее Витя. — Я спрашиваю, сможешь?

— Смогу, чего ж не смочь, — согласилась Козлиха, — только вот… — она как-то озабоченно заерзала на камне.

— Да заплачу, заплачу, не дрейфь, — успокоил ее Витя. — В обиде не будешь.

— Тогда прямо завтра приведу, — предложила Козлиха.

— Завтра не надо, — рассердился Витя. — Приведешь, когда скажу. Поняла? Через Лукиничну я тебе передам.

— Ага, ага… — закивала головой Козлиха, и вши гроздьями посыпались с нее.

— Тьфу ты, бабка! — отскочил Витя. — Не отдохнешь с тобой спокойно. Дезинфекция тебе нужна.

Козлиха непонимающе уставилась на него.

— Ладно, — махнул рукой Витя, — пошли, хватит сидеть.

От Даниловского подворья едва слышно доносился нестройный хор голосов, нищая братия под колокольный звон вопила псалом: «Возлюблю тя, Господи, крепосте моя…». Витю аж передернуло, он ускорил шаг, торопясь поскорее уйти подальше.