Читать книгу - "Имяхранитель - Азамат Козаев"

Пастух в крайнем изумлении вытаращился на меня, пес выбежал вперед и, расставив лапы, вздыбил на загривке шерсть, стадо развернулось ко мне тылом. Пастух? Или собака? Нет, все-таки пастух. Рискуя в качестве благодарности за спасение получить в горло вершковые зубы, я снесла мальчишку наземь, и в следующее мгновение что-то тяжелое ухнуло на траву чуть дальше нас, даже земля вздрогнула.

– Тихо, малыш, тихо! – тяжело шептал Иван, стиснув необъятную шею волкодава пальцами, крепкими, как плотницкие клещи. – С хозяином все в порядке. Все в порядке.

Солнечный хищник, лениво оскалившись, повел в мою сторону горящим взглядом, соскочил с луча и затрусил в долину, ни разу не сбившись с рыси. Я опередила его на считанные секунды, жертвой должен был стать именно мальчишка-пастушок. А Иван чутьем, отточенным за время охоты на горгов, мгновенно понял, чем все это пахнет, и сорвался вниз лишь мгновением позже меня. Если бы не он, мои деньки окончились бы в клыках волкодава. Такому человека перекусить – раз плюнуть. Пес сдавленно рычал, но умело придавленный тяжелой тушей обломка, лишь вхолостую щелкал страшными зубами.

– Отойди от пастушка! – скомандовал Иван.

Я отпустила испуганного парнишку, и тот взлохмаченный, мгновенно взвился на ноги, дико вращая глазами.

– Теперь отзови собаку! Отзови собаку! – внятно отчеканил обломок. – Эвисса соскользнула с обрыва и не смогла вовремя остановиться! Не смогла вовремя остановиться! Отзови пса!

Парнишка пришел в себя. За ошейник оттащил пса и голосом успокоил страшного волкодава. Иван помог мне подняться и, ни слова не говоря, увлек за собой в деревню.

– Я, правда, сорвалась с обрыва, – буркнула по дороге. – Не смогла остановиться и снесла паренька.

Люди не верят в то, чего не видят. Я, конечно, могу рассказывать о солнечных тварях, но всю правдоподобность моих баек сведет на нет репутация ненормальной дуры, которая время от времени бросается на прохожих, толкается и дерется. Иван не мог не слышать этих сплетен обо мне, поверит ли он россказням о солнечных зверях? Доказать их существование мне нечем, и я предпочла промолчать. До самой деревни мы не сказали друг другу ни слова. Кажется, Иван мне не поверил, во всяком случае, вопросов не задавал. Не-е-ет, обломок гораздо проницательнее, чем хочет казаться.

С легкой душой поставлю против этого утверждения свою дурацкую жизнь.

Удивление + отчаяние

Далее мы оставили следы на островах Псифео и Заховорнас. Помянутые острова – симпатичные куски суши с живописными лагунами, будто специально созданными для отдыха и купания – пальмы, водопады, нежнейшая лазурь моря, ломаная береговая линия. С радостью отметила для себя полное отсутствие признаков цивилизации. Даже не предполагала, что размеренная и упорядоченная жизнь светской дамы со временем так утомляет. На островах нет ни малейшего намека на светскую жизнь Столбового-и-Звездного, на скоростную железную дорогу, на суетную жизнь и прочие радости просвещенного общества. Обломок, ты гораздо более прозорлив, чем хочешь казаться.

Мадерас. Тут проходит ежегодная выставка мадеры. Не думала, что подобные мероприятия посещают столь высокопоставленные особы, как принцы крови. С замиранием сердечным узрела в одном из выставочных павильонов Ромаса с многочисленной охраной. И самое странное: встретившись с нами, Фридрих скривил губы и еще малость – обнажил бы клыки, как давешний волкодав. На то Иван лишь усмехнулся и, обняв меня за плечи, увлек дальше.

– Вы знакомы?

– Да, – обломок нехорошо ухмыльнулся, но от подробностей воздержался.

Но я не была бы дурой, если бы не сложила два и два. Государь внезапно восстал после болезни как раз в тот момент, когда провалилась попытка захватить императорский дворец. По странному стечению обстоятельств аккурат на следующий же день Ивана, «побывавшего в камнедробилке», подвез к самому дому Диего Оломедас. Уж он-то, как пить дать, был в самом центре той заварушки, и по слухам, к ней приложили руки мятежные принцы.

– Все простить не может? – с самым невинным видом осведомилась я. – До чего же злопамятная фамилия!

Иван резко остановился, круто развернулся ко мне и несколько мгновений смотрел прямо в глаза. Милая бумага, не сказать, что я пережила самые неприятные секунды своей жизни, но мало что в жизни буду вспоминать с большим нежеланием. В душу нисходит холодок, и тебе мерещится то, чего нет на самом деле. Я живо представила, как сжимается пудовый кулак и после короткого хода с хрустом врезается в мой наглый подбородок, следствием чего является – панихида, последний путь и последний приют в топке острова Погребального. Но Иван лишь холодно ухмыльнулся и потащил меня дальше.

С острова мы ушли, разжившись ящиком пиникейской мадеры. Разжившись или обогатившись, как правильно, милая бумага?

Не спалось мне звездной ночью. Гора свежих впечатлений придавила душу, и та изошлась в непонятном томлении. Я вышла на палубу, улыбнулась Николайе – нашему капитану, стоявшему как памятник в рубке у штурвала, и присела на носовой кнехт, подложив под себя моток бечевы. Сколь долго высидела – не помню, однако сердце вдруг зашлось так, будто я с ровного места неожиданно слетела в обрыв. К горлу подкатило, нутро вымерзло. Я стала озираться вокруг, а Николайе вольно или невольно лишь усилил мое дурнотное состояние. Он вдруг помрачнел, перестал улыбаться, приложил к глазам бинокль и что-то долго высматривал вдалеке. Наконец оставил бинокль, беззвучно выругался и резко переложил штурвал влево. Я, будто ужаленная, подскочила с кнехта, ринулась к рубке и в проеме столкнулась с обломком, который полуодетым выскочил из кубрика. Вопрос мы задали дважды, но один:

– В чем дело?

Вместо ответа старик вытянул руку куда-то вправо; там, по правому борту мерцали в темноте несколько огоньков. Понять, что это и как далеко, пока не представлялось возможным, но штормовое состояние духа капитана предалось и мне. Иван оставался мрачновато-холодным.

– Сколько их?

– Один корабль, но и того хватит за глаза. – Николайе скривился. – Горят носовые и кормовые огни. Носовых три, расположены венчиком. Дело плохо, это пираты.

И тут я задала самый дурацкий вопрос, какой только может измыслить женская голова:

– Что им от нас нужно?

– Пожелать спокойной ночи, – усмехнулся Иван и передернул челюстью. – Будь готова ко всему.

Уйти не удалось. И впрямь же, как с руганью твердил наш капитан, – что такое двадцать узлов против тридцати? Нас настигли самое большее через час. Теперь я уже могу писать, руки не трясутся, а душа пребывает в относительном успокоении, но тогда… Сомневаюсь, что смогла бы написать хоть слово, даже будь у меня время и желание вести дневниковые записи. Всеми силами старалась вести себя спокойно, но могу поручиться только за то, что не орала дурным голосом и не требовала сейчас же доставить меня на берег. Все прочее остается на моей совести, хотя обломок на расспросы отмалчивается и усмехается.

Пираты подошли с правого борта, выкинули абордажные багры (увы, не помогли изощренные маневры Николайе) и намертво приклеились к нашей яхте. Их огромный, черный бот казался черным коршуном рядом с нашей изящной «Эскипой», таким же хищным и неумолимым. А когда разбойники, точно бобы из стручка, посыпались на палубу «Эскипы», на их боте вспыхнуло несколько фонарей-рефлекторов и мы, ослепленные, оказались против целой толпы. Трое против толпы, минус я, минус старый Николайе, что упал под ударами почти сразу же…