Читать книгу - "Корень мандрагоры - Евгений Немец"

Мировоззрение человека, которое он считает плодом осмысления своего опыта, накопленного за прожитые годы, и анализа достижений мысли других людей, на самом деле является всего лишь надстройкой, фанерным коттеджем, установленным на железобетонные сваи стереотипов поведения, которые с младенческих лет в человека, словно тяжелый сваебой, вколачивает мораль. Для младенца понятия «хорошо» и «плохо» просты и абсолютно прозрачны. Хорошо — это то, что удовлетворяет основные инстинкты, а плохо — то, что им угрожает. В это время Истина и Добродетель имеют вполне конкретные лица — лица родителей. Когда тебе полтора-два года, неизвестного и потому притягательного (и зачастую опасного) вокруг предостаточно, но рядом всегда есть отец, не человек — адепт ордена Истины, у которого на все твои «что это?», «как это?» и «зачем это?» всегда наготове ответ. И мать, не женщина — Лада, богиня Любви, Милосердия и Прощения; она готова испепелить мир, если тот вздумает угрожать ее чаду. На этом и строится авторитет родителей. Но ребенок растет, и по мере взросления картина мира катастрофически усложняется. У любопытного сына появляются вопросы, над которыми мудрому родителю приходится изрядно поломать голову; возникают опасности, от которых не в силах уберечь мать.

В первый класс я отправился, умея читать, и даже писал довольно внятно печатными буквами. И я был не единственный такой «вундеркинд». Но если моим одноклассникам пришлось выдержать изнурительную дошкольную подготовку, когда возможность поиграть во дворе с товарищами в прятки или погонять мяч неумолимо проходила через обязанность прочитать «отсюда и досюда», а потому вырастала в протест, слезы, крики и шлепки по заднице, то мои родители никогда на такую растрату нервов не шли. Они вообще не требовали, чтобы я читал. Научить научили, на том дело и кончилось. Потому что в этом не было необходимости — дальше я читал сам.

Мара говорит, что жажда информации — онтологический инстинкт человека. В моем случае это очень похоже на правду. Если я не понимал ответа на свой вопрос или не получал его вовсе, я искал его в других источниках познания. Прежде всего в толстых красочно иллюстрированных детских энциклопедиях, которых отец накупил мне с десяток, справедливо полагая, что сложность моих вопросов со временем будет только возрастать. Отец был инженером, и в темах, которые можно свести к математике, физике или химии, короче, к совокупности законов и правил, описывающих сугубо материальный и законченный мир (каким его видел, например, Галилей, создавая свою замкнутую систему координат), отец разбирался достаточно хорошо. Но главнейшие проблемы философии и тем более экзистенциализма, как, например: «Кто я?», «Почему мы — люди? Почему не собаки? Почему не птицы?», «Что будет, когда я умру?», «Что такое умереть?», «Что такое Бог?» etc, выходили далеко за рамки его эрудиции. В такие моменты его невнятные и пространные объяснения порождали у меня ощущение, что родитель и сам толком не понимает, что говорит.

— Родил умника на свою голову…

Впрочем, двадцать лет спустя я уже и сам прекрасно осознавал, что в этих вопросах плавал не только мой отец — испокон веков в них отчаянно барахтается все человечество.

Но в том далеком детстве я не мог принять факт существования знаний, недоступных для понимания. Мозг ребенка — маленький прожорливый зверек, пищей которому служит информация. Этот мозг впитывает терабайты данных, чтобы завершить процесс собственного развития, чтобы его хозяин стал полноценной человеческой особью. И происходит это тогда, когда сознание вступает в фазу анализа информации, надерганной отовсюду и вперемешку; когда развитие центральной нервной системы как механизма обработки информации выходит на завершающий этап, как сказал бы Мара. Такие сцены умиляют родителей, они смотрят с улыбкой на свое чадо и говорят: